я пью и печалюсь, и думаю: Господи, как легко поскользнуться на собственном прошлом.
Пусть с моря доносится выспренний шелест ветрил. Не алых, холщовых. Не выйдет бежать, да и поздно. Давно я уже задыхался, давно говорил, Дыша ацетоном под дырчатой пленкою звездной, Что мощью отлива безумная муза сыта, Что плакальщицами испокон работают черные ивы, Когда молодая надежда тебе отворяет уста: Скажи мне, Медея, ведь это неправда? Они еще живы?
2. Старинным царством звуков « дж » и « мц » бредет турист с блаженством на лице. то самогоном тешится крестьянским из виноградной шкурки, то вино из горла пьет, хотя ему оно не в кайф- по итальянским ли, испанским
понятиям, букет чрезмерно прост. Зато лаваш! Зато прощанье звезд с Творцом по православному обряду, когда наш новый Тютчев в дольний мир спускается, покинув шумный пир, чтоб помолиться городу и саду.
Гостиница. Ipod или Ipad? Гимн не допет, не допит горний свет, стареет на тарелке сыр, обветрясь, и ласково седому дураку диктует муза легкую строку на статую играющего в тетрис.
А резкое наречие свистит и завивается, под ветром шелестит древесной стружкою. Вначале было слово, потом – слова, потом – соцветья строф. И город вздрагивает, будто слышит рев бомбардировщика ночного.
3. Жизнь в Колхиде была б легка, когда бы не испаренья
53