дылда не смог удержать в себе все съеденное и выпитое, и, на первый взгляд, еще непереваренные рачьи шейки в чернилах каракатицы, обильно разбавленные светлым пивом, хлынули из него потоком, расплескиваясь по полу. Его дружки, стоявшие позади, с естественным запозданием среагировали: один замахнулся, собираясь ударить, второй сделал непростительную в данном случае ошибку— выхватил из-за пояса кинжал. Белоголовый пинком отправил в их сторону все еще блюющего верзилу, мгновенно оценив обстановку, развернулся и каким-то немыслимым финтом оказался у ведущей наружу двери, криво улыбаясь, будто приманивая увальней.
Пошла кутерьма. Поднялся крик. Трактирщик уже давно скрылся под стойкой. Оба дуболома кинулись к выходу, опрокинув по пути стол. Глухо шмякнулись об пол глиняные кружки. А беловолосый был уже во дворе и, увидев в руках оппонентов оружие, ухмыльнулся еще кривее. В окончательно наступившей темноте блеснула в лунном свете сталь его меча.
Тут надлежит сделать отступление и поведать вам, что, будучи знакомой с такого рода ситуациями, происходившими как в городе, так и на природе— шальной народ везде попадается,— я довольно скоро выработала единственный верный способ избежать проблем в потасовке и не схлопотать затрещин: рывком освободилась от слабого узла на привязи и молниеносно вскарабкалась на крышу заведения, откуда могла уже безопасно наблюдать за дальнейшим развитием схватки.
Белоголовый играл с отъевшимися на деликатесах мужиками, легкими пируэтами уходя от их топорных выпадов и финтами заставляя их нелепо топтаться на месте в попытке уследить за своими молниеносными движениями. Хулиганы изначально поступили не разумно: нужно было дождаться, пока путник наестся и напьется вволю и на накатившей волне сытости и доброты пощадит их, проучив каждого лишь парой переломов. Но голодного белоголового нельзя было задирать ни в одном из возможных случаев. Теперь он мстил им цинично и жестоко, играл с ними, как кот с перепуганными мышами. А потом начал убивать.
Вжух! И один из горе-потасовщиков, тот, что первым выхватил кинжал, схватился за очень быстро ставшую в лунном свете черной от крови рубаху на животе. Но этого белоголовому показалось недостаточно— он бальным шагом развернулся и располосовал раненого крест-накрест чуть ли не надвое. Из живота у того повалились дымящиеся на холоде внутренности вперемешку с глазурованными сливами, креветками, каперсами и лягушачьими лапками.
Вторая жертва, увидав такие ужасы— удивительно, как быстро, но все-таки совершенно критически и безнадежно медленно у людей при виде крови и дымящихся внутренностей начинают работать рефлексы— отбросила свой ножик и кинулась было в лес, ища спасения между темных стволов, но белоголовый всего лишь вскинул в его направлении руку. Будто порыв сильного ветра пронесся по земле, ударив убегающего в спину, и тот, словно тараном отброшенный, на всем ходу врезался в хлипкую привязь, у которой меньше минуты назад стояла я, разнеся ее в мелкие щепки. По неудачному стечению обстоятельств, одна из остро обломившихся досок осталась воткнутой в землю и падающий аккуратненько на нее напоролся животом, выгнулся и затих. Тут дверь трактира в который раз хлопнула и на воздух выбежал наконец отблевавшийся рябой верзила с топориком и, шатаясь, кинулся на белоголового.
Внезапно сзади на меня повеяло совсем уж сильным холодом, по телу побежал, заставляя постыдно вздрагивать, сильный озноб, будто мертвые пристально смотрели мне в спину. Обернувшись, я посмотрела в ночное небо. Упала звезда, секундной линией расчертив небосклон. Я не загадала желания. Упала еще одна, на этот раз помедленнее, чуть увеличиваясь по ходу движения, будто стремясь прямо ко мне и к кровавой драме, разыгравшейся этой ночью на поляне посреди дремучего леса. Упала еще одна, словно стремясь догнать первую и вторую.
Потом еще. И еще.
8