Хельга
— Доброе утро, доктор.— Доброе, у меня к вам есть один разговор, если вы соблаговолите уделить мне немного вашего драгоценного времени, то я жду Вас в своем кабинете. Буду рад скорой встрече.
Хельга задумалась на мгновение, времени действительно было не много, но раз главный врач приглашает ее на разговор, не хорошо игнорировать такую просьбу. Леонида как раз должны кормить, немного времени есть.
— Хельга, я хотел сообщить вам радостную новость. Нам на пробу привезли тестовый образец нового лекарственного препарата. Уникальная разработка, это новое лекарственное средство способно вылечить совершенно, казалось бы, безнадежных пациентов. Я хочу, чтобы одним из тех, кому был введен этот новый препарат, был Леонид.— Хорошо, доктор, я непременно опробую его на Леониде.
Леонид
Доброе утро, доктор. Вы сегодня отлично выглядите, правда, я не лукавлю. Да и кофе был отличным, пирожные, сегодня праздник? Или я что-то пропустил, забыл? Вы хотели сделать мне приятное, что ж, у вас получилось, доктор. Я давно не завтракал так вкусно, вам должно быть известно, что местная кухня совсем не располагает к отличной встрече нового дня.
Вы хотели услышать мою историю дальше. Что ж, вы своим поступком привнесли в мое рутинное утро нежные нотки радости, и кем бы я был, если бы отказал вам в сущей безделице? Конечно, доктор, я продолжу свой рассказ.
Вы помните, с чего все началось? С завода и рутины, рутина очень опасна, она будто ржавчина проникает все глубже в самую суть предмета, прожигая его насквозь, и после материал рушится, ломается под собственным весом, хотя, казалось бы, мог прослужить многие годы. Да, доктор, я все еще рассказываю вам свою историю. Это метафора, я хотел на ее примере объяснить, что двигало мной в тот период моей жизни. Так вот.
Чтобы выжить, мне пришлось работать на заводе, и там я подхватил вирус рутины, все больше и больше он укоренялся в моем теле, подтачивал мою волю, сводил настроение на нет, и вот, спустя время, я— будто съеденная ржавчиной металлическая конструкция, покосившаяся, готовая рухнуть в любой момент. Я согнулся, ссутулился, и на работу больше брел, чем шел.
Как раз в то время все и началось. Мне захотелось писать как раньше, так, чтобы слово вновь стало объемным от вложенного в него смысла, так, чтобы мысль жила дольше, чем минуту или час. История как апофеоз мысли должна жить вечно.
Вам непонятно, скучно? Хорошо, я перейду к ней, раз вам так угодно. Вы, я вижу, не любите метафоры.
Она вошла в мою жизнь в ту ночь, в ту туманную ночь, она танцевала, ох, как она танцевала, вы и представить не можете, насколько она была хороша. Когда пол моего дома скрыл туман, я разулся и стал ходить босым, пробуя холодный туман кончиками пальцев. Она смеялась, видя все это. Я наслаждался холодом, отрезвляющим холодом тумана, и от того, что она не покидала мой дом, я готов был кричать во все горло. Это ли не любовь?
Она скользила по туманному ковру моего дома и говорила со мной, смеялась, садилась мне на колени и обнимала, я обнимал ее в ответ, и нет, она не была призраком, нет, что вы. Она была теплой, из плоти и крови, я не сумасшедший, я говорю вам чистую правду.
Я рассказал ей все о себе, все горести, радости и то, что влюбился в ее смех и в нее без памяти. Я всегда прямо общался с девушками, и эта прямота не шла мне на пользу. Она прикрыла мне рот ладонью. И поцеловала в губы.
Я забылся в этом поцелуе, само время перестало существовать, я целовал ее в ответ и, прижав сильнее, шептал ей в ухо все, что было на сердце, а там царил сумбур и разврат. А дальше я не помню. Не спрашивайте и не смейтесь, я не помню, что было дальше.
Когда я пришел в себя, было раннее утро, голова чудовищно болела, раскалывалась просто адски, я побрел к открытому окну. Солнце только появлялось из-за высоток, и оно выглядело зловещим огненным богом, пробужденным машиной человека,
48