ПУТЕШЕСТВИЯ ДУХА
сентябрь-октябрь, 2014
киной и ее мужа, художника Сергея Блюмина. В то время
мы с Леней, моим вторым мужем, одни из первых в русской
эмигрантской среде купили в Бостоне большой, довольно
красивый дом, где я часто устраивала литературные встре-
чи. И вот Марина меня попросила: можно ли ей вместе Се-
режей Довлатовым почитать у нас для бостонской публики
свои произведения? Но мои друзья (те самые, кто позже,
когда Довлатов стал знаменитым, писали про него книжки)
сказали: если ты это сделаешь, мы перестанем с тобой раз-
говаривать. Непростые творческие взаимоотношения пере-
плетались еще с любовными, омрачаясь одновременно и
завистью, и ревностью. Ни для кого не было секретом – Се-
режа любил женщин. Среди них были и подруги его коллег
по газете. Когда его хоронили, я увидела пятерых близких
ему женщин: двух жен и трех возлюбленных. Возможно, что
их было больше, но я знала только этих.
Лена Довлатова возражала, когда писатель Игорь Ефимов
решил опубликовать их переписку с Сережей. Из нее можно
было многое понять и узнать о Довлатове, в том числе и весь-
ма нелестного (сборник «Сергей Довлатов. Эпистолярный
роман с Игорем Ефимовым» выпущена в 2001 году. – Г.Ш.).
…Почему книги Довлатова всем так нравятся? В том, что
Сережа умел злословить, он, предположим, не был одинок,
но он не ставил себя выше читателя, как бы делился с ним,
считал равным себе, тогда как многие писатели любят по-
учать утомляющим назидательным тоном. А Сережа всегда
сомневался, в нем никогда не было самонадеянной уверен-
ности в себе. Последнее письмо Довла-
това к Ефимову такое трагическое. Игорь
пишет ему: «Ты видишь в людях много
плохого, много зла, а теперь напиши о
себе». И Сережа ему отвечает: «Я пытал-
ся, но у меня не получается. Про других
могу говорить и злословить, а когда про
меня говорят что-то, мне очень больно».
Мое эссе о нем даже заканчивается сти-
хами английского поэта Одена: «Каждый
хочет, чтобы его любили, но не считает
обязательным любить самому».
– Каким же все-таки был Довлатов?
– Сережа был красивым человеком,
замечательным рассказчиком и обая-
тельным мужчиной, он царил на всех
застольях. Женщины его обожали. Ино-
гда он шутил про свою жену Лену: «Я вы-
ращиваю Ленины романы. Я так перед
ней виноват, что если вижу ее идущей с
кем-то по Невскому проспекту, то прячусь, чтобы сохранить
Ленин роман».
Когда Сергей стал совсем много пить, он быстро поста-
рел, и это уже был совершенно не тот красавец, каким я уви-
дела его впервые в Ленинграде. Я заметила, что чем обая-
тельнее человек в молодости, тем труднее его встретить в
старости. А Сергей в молодые годы – что вы! Римский глади-
атор под два метра ростом! Шармер! И жены под стать ему.
Лена обворожительная, и Ася Пекуровская, первая жена, –
потрясающая красавица.
Сергей много улыбался, из него постоянно сыпались
афоризмы, истории, байки, но в написанном им на восьми
страницах последнем письме к Ефимову проглядывает жив-
шая внутри него острая боль. Поэтому он и уходил в запои.
Не было у Сережи мира с самим собой, его талант конфлик-
товал с грехом, который он за собой чувствовал.
58
Иосиф Бродский
…Моя первая книга «Илюшины раз-
говоры» (мы с мужем записывали за
нашим маленьким сыном, как у него
идет процесс познания мира) вышла во
втором издании, как я уже говорила, с
Сережиным отзывом. Вторая книга –
«Америка, Россия и я» – увидела свет со
словами Иосифа Бродского на обложке.
Написанные красивым почерком строч-
ки «Такая, как ты, Дина, на свете одна-
едина» он прислал мне на день рожде-
ния. Я часто шучу, что он получил за них
нобелевскую премию – они ведь напи-
саны за два дня до этого события. Когда я послала Бродско-
му свою книгу с вопросом: «Иосиф, не очень ли я опозорила
нашу литературу?», то получила от него такой отзыв: «Ай да
Дина! Ваша хевра удостоилась шедевра». Это было так при-
ятно! Я позвонила ему где-то за неделю до его смерти, чтобы
сказать «спасибо». «Валяйте! У вас получается», – услышала
я в ответ.
Самому Бродскому ничьи отзывы типа «вы такой замеча-
тельный!» были не нужны – у него была внутренняя поэти-
ческая сила. А вот мне поддержка, особенно в начале ли-
тературного пути, была необходима. Первым мне ее оказал
Костя Кузьминский, известный в ленинградском андеграун-
де человек, собравший об этом движении несколько томов
под названием «Голубая лагуна».
А вообще мое писательство берет свое начало с того мо-
мента, когда мы с Яковом и нашими детьми оказались в ма-