кровоточащего сердца. Его также можно обозначить как
левый рыночный анархизм. Строго говоря, первыми
лево-рыночными анархистами были, собственно, первые
рыночные анархисты, вроде Пьера-Жозефа Прудона,
Лисандра Спунера, Джона Генри Маккея или Бенджамина
Такера. Влияние последнего на своё мировоззрение отмечал
и сам Ротбард. Ранние рыночные анархисты в целом
симпатизировали рыночной экономике, построенной
на частной собственности (у Прудона ограниченной
политикой узуфрукта 3 ), но при этом отстаивали интересы
рабочего класса в противовес крупным капиталистам. Такер
так и вовсе называл себя социалистом, хотя к современному
значению этого слова его концепция не имеет практически
никакого отношения.
Узуфрукт — система, при которой права
собственности ограничены постоянным пользованием
конкретной вещью. При такой системе хозяйствующие
субъекты сохраняют право владения той или иной вещью,
но не могут распоряжаться их судьбой. «Устраните
собственность, оставьте владение» — так выразил этот
принцип сам Прудон.
3
В своей современной форме левый рыночный анархизм
восходит ко временам протестов против Войны во
Вьетнаме. Выходец из среды старых правых и ведущий на
тот момент либертарианский теоретик Мюррей Ротбард
пошёл на союз с новыми левыми, которые придерживались
схожих с либертарианцами взглядов на гражданские права
и, собственно, военный конфликт во Вьетнаме. Своих целей
союз анархо-капиталистов и новых левых не достиг, Ротбард
отказался от любых контактов с левым движением, а затем и
вовсе спелся с Лью Рокуэллом и стал продвигать стратегию
консервативного палеолибертарианства.
Но не все последователи Ротбарда приняли обратный
разворот своего интеллектуального ментора к правому
краю политического спектра. Один из наиболее ярых
ротбардианцев Сэмюэль Эдвард Конкин III инициировал
создание т.н. Альянса либертарных левых, объединяющего
под своим флагом как левых рыночных анархистов, так
и либертарных социалистов. Сам Конкин также стал
основоположником нового течения внутри рыночного
анархизма, которое сам С эмюэль всегда считал
леворадикальным — агоризма.
В Интернете повсеместно распространено ошибочное
мнение, будто агоризм — это всего лишь наиболее
радикальная ветвь анкапа, которая отказывается от
традиционных методов политической борьбы в пользу
контрэкономической стратегии. На самом деле, хотя Конкин
действительно базировался на анархо-капиталистической
теории Ротбарда и австрийской экономической школе,
агоризм отличается от классического ротбардианства не
только стратегической частью.
Классические агористы, помимо прочего, являются
противниками наёмного труда, разделяют левую
классовую теорию, рассматривают своё движение как
социально-революционное, в целом больше внимания
уделяют вопросам рабочей солидарности и борьбы с
дискриминацией. Иными словами, агористы, как и иные
левые рыночные анархисты, в предпосылках своих теорий
в целом ближе именно к социалистам, однако в выводах —
к правым либертарианцам.
Профессор права и деловой этики, а также доктор
философии в Университете Ла-Сьерра — Гэри Шартье,
являющийся одним из ведущих теоретиков лево-
рыночного анархизма на сегодня, обозначил общие для
левых анархистов свободного рынка постулаты. Это
как традиционные для большинства либертарианцев
антигосударственная ориентация, поддержка сильных
прав собственности и неконтролируемого свободного
рынка, так и некоторые элементы левой теории. К
последним он относит: традиционный классовый
анализ, оппозицию крупным корпорациям, поддержку
перераспределения богатства, гуманизацию трудовой
жизни рабочих, антиимпериализм, толерантность ко
всякого рода меньшинствам, зелёную повестку и симпатии
профсоюзному движению и низовой самоорганизации.
Для наиболее радикальных либертарианцев этого
списка вполне достаточно, чтобы окрестив лево-рыночных
анархистов леваками и этатистами, отказаться от любых
союзов с ними. Но стоит понимать, что в целом разница
между левыми и правыми анархистами свободного рынка не
принципиальная, а прогностическая. Несмотря на симпатии
ко многим левым идеям, леволибертарные рыночники
в целом исходят из базовых для всех либертарианцев
принципов самопринадлежности и неагрессии.
Действительная же разница касается их прогнозов
относительно того, какой будет фактическая реализация
принципов свободного рынка. Правые анархо-капиталисты
в целом не делают сколько-либо серьёзных разграничений
между с уществующей корпоративной системой и
свободным рынком, с той поправкой что первая искажена
некоторыми (весьма значительными) вмешательствами
государства. Левые же рыночные анархисты считают, что
последовательное воплощение идеалов свободного рынка
приведёт к обществу в большей степени неиерархичному
и основанному на низовой кооперации. Иными словами,
свободный рынок, избавленный полностью от вмешательств
государства, для левых рыночников больше похож на
анархический синдикализм, чем на гиперкапитализм.
Именно это расхождение в прогнозах касательно
результатов свободно-рыночной либертарианской
программы и является основной разницей между
классическим правым анархо-капитализмом и его левым
аналогом. Именно таких взглядов придерживаются
основные теоретики современного левоанархического
либертарианства кровоточащего сердца: Гэри Шартье,
Родерик Лонг, Чарльз Джонсон, Кевин Карсон, Мэттью
Скьябарра. Причём если первые трое ограничиваются
просто леволибертарной интерпретацией австрийской
школы, естественных прав и прочих чисто либертарианских
концептов, то Кар сон и Скьяб арра пришли к
либертарианству напрямую от социализма.
Кевин Карсон — анархо-синдикалист, основоположник
неомютюэлизма – современной попытки возродить взгляды
Пьера-Жозефа Прудона и примирить их с теорией Ротбарда.
Карсон очень популярен среди антилибертариански
настроенных левых, хотя сам он довольно сочувственно
относится к большинству радикальных либертарианцев,
таких как Сэмюэль Конкин III, Родерик Лонг, Мюррей
Ротбард, Бенджамин Такер и Лисандр Спунер. Основная
идея Карсона состоит в том, чтобы примирить между собой
непримиримое — австрийскую экономическую школу и
трудовую теорию стоимости.
Австрийская школа, как известно, на заре своего
существования была порождением маржиналистской
революции, которая знаменовала в том числе переход
от трудовой теории стоимости к теории предельной
полезности. Ведущие ранние австрийские экономисты,
вроде Карла Менгера, Фридриха Визера или Ойгена Бём-
Баверка, критиковали социалистические теории за их
антинаучность именно за оперирование ими ТТС (хотя
это, в сущности, лишь одна из множества претензий).
А с приходом в австрийскую школу Мизеса последняя
и вовсе стала главным идеологическим плацдармом
либертарианских идей.
Однако Карсона такое непринятие не только
австрийской школой, но и всей экономической наукой
трудовой теории не останавливает. Карсон стремится
интегрировать маржиналистскую критику в саму
трудовую теорию, а также противопоставляет умеренных
австролибертарианцев, вроде Мизеса и Хайека, более
радикальным апологетам свободного рынка, вроде
Ротбарда.
Загвоздка в том, что умеренные либертарианцы,
как считает Карсон, отстаивают не свободный рынок,
а капитализм. И в отличие от Ротбарда, Карсон не
считает эти термины синонимами. Капитализм — это
не нерегулируемый рынок, а власть крупного капитала.
Фридман, Хайек, Мизес и другие классические либералы
выступают за первый, тогда как Ротбард, даже будучи
интеллектуальным наследником Мизеса, выступает всё же
45