дискриминации, за право на аборт, за права ЛГБТ+,
за декриминализацию проституции и наркотиков и
т.д. Консерваторы при этом продолжают выступать за
государственные ограничения каждой из этих сфер, даже
сохраняя близость либертарианцам по экономическим
воззрениям.
Но и в области экономических воззрений Линдси
предлагает солидаризироваться с умеренными левыми.
Подобно либертарианцам кровоточащего сердца Линдси
доказывает, что аппарат социального государства можно
привести в соответствие с принципами свободного
рынка. При этом предлагаемые им средства в целом более
интервенционистские, чем те, что предалагает большинство
либертарианцев кровоточащего сердца. Надо полагать,
именно по этой причине Линдси так и не влился в движение
последних, хотя и поддерживает с ними умеренные
контакты.
Как и Стерба, Линдси имеет своих последователей
среди современных либертарианцев, хотя и не
очень многочисленных. Предложенный им термин
«либералтарианство» так и не прижился, однако
он продолжает продвигать идеи альянса левых и
либертарианцев. Новым толчком к таким призывам стало
избрание Дональда Трампа, которого Линдси считает
этатистом и экстремистом. Отчасти именно в качестве
реакции на Линдси и близких ему лево/прогрессивно-
ориентированных либертарианцев президент Института
Мизеса Джефф Дейст призвал к противоположному
— ещё большей консолидации либертарианского и
правоконсервативного движений.
Однако ни Стерба с неолибертарианством, ни Линдси
с либералтарианством не смогли создать некую общую
повестку, с которой лево-ориентированные либертарианцы
смогли бы себя ассоциировать. Это сделал Мэтт Зволински
— профессор философии Университета Сан-Диего. Именно
по инициативе Зволински разрозненные либертарианские
теоретики, отстаивающие объединение идеалов свободного
рынка и социальной справедливости, объединились вместе
под эгидой того самого либертарианства кровоточащего
сердца.
Для этого движения используются и другие
термины. Например, неоклассический либерализм,
предложенный Джейсоном Бреннаном. Он называет
неоклассический либера лизм а льтернативой как
классическому (правому), так и социальному (левому)
либерализму. Первый отличается своей абсолютизацией
свободного рынка и частной собственности. Второй, хоть
в целом и симпатизирует рыночной экономики и правам
собственности (чем и отличается от социал-демократии),
считает правомерным их ограничение, если того требует
социальная справедливость.
Неоклассический либерализм сохраняет более сильную
защиту прав собственности и свободного рынка, как это
делает классический либерализм/либертарианство, но при
этом также опирается на тенденцию к защите социальной
справедливости. Для классического либерализма сама по
себе социальная справедливость ничего не стоит. Но тут,
возможно, стоит прояснить, что такое именно «социальная
справедливость», потому как слишком много ненужных
коннотаций придали этим словам левые.
Социальная справедливость — это справедливость
общественных институтов. Когда некто ворует у вас деньги,
то это индивидуальная несправедливость — проблема не
в самой социальной системе, а в действиях конкретного
вора. Но есть случаи, считают сторонники социальной
справедливости, когда несправедливость бывает связана не
с индивидуальными поступками людей, а с общественной
организацией. Иллюстрацию для объяснения этого тезиса
предоставил Кевин Валлье — профессор философии
Государственного университета Боулинг-Грин.
Ва л лье пр едла г ае т мысленный эксперимент:
представим себе идеальное либертарианское общество.
В нём отсутствуют методы перераспределения доходов,
но до определённой поры они и не нужны — свободный
рынок способствует росту всеобщего богатства. Однако,
предположим, происходит некоторый катаклизм, который
44
сказывается на благосостоянии большого числа людей. Те,
кто не пострадали от бедствия, отказываются делиться
своими ресурсами для спасения жизней обездоленных
— они не являются виновниками катаклизма, а потому
не обязаны компенсировать убытки пострадавшим.
Индивидуальной несправедливости в их отказе нет — он
вполне законен. Но, считает Валлье, здесь есть социальная
несправдливость — система, непозволяющая умирающим
в нищете получить вынужденную помощь, несправедлива
безотносительно действий членов этого общества.
Коне чно, не с тоит ограничив ать понимание
социальной справедливости этим примером. И среди
единомышленников Валлье некоторые подвергли критике
представленные им доводы. Однако смысл в общей идее:
социальная справедливость — это соответствие базовым
принципам справедливости социальной структуры,
безотносительно индивидуальных действий членов этого
общества. О том, что базовые принципы справедливости
требуют широких индивидуальных свобод в сочетании
с механизмами перераспределения доходов, писал
ведущий теоретик леволиберализма Джон Роулз в своём
фундаментальном трактате «Теория справедливости».
В целом, эти доводы остаются общими для большинства
либертарианцев кровоточащего сердца. Однако само
по себе либертарианство кровоточащего сердца вовсе
не является монолитным движением, в котором нет
внутренних конфликтов. Мэтт Зволински попытался дать
классификацию внутренним направлениям движения,
хотя и отметил их приблизительную условность. Всего
он выделил три группы вну три либертарианства
кровоточащего сердца.
Первое — условное (слабое) либертарианство
кровоточащего сердца. Его представители, в сущности,
являются обыкновенными либертарианцами, которые
всего лишь делают дополнительный акцент на том, что
рыночная экономика выгодна для бедных. Мейнстримное
либертарианство, как правило, не делает дополнительных
акцентов на тех выгодах, которые дерегуляция рынков
несёт низшему классу. Слабые левые либертарианцы всего
лишь используют апелляцию к интересам малоимущих
как дополнительное риторическое преимущество в
продвижении своих идей.
При этом Зволински отмечает, что ведущие теоретики
либертарианства были достаточно близки к условному
левому либертарианству. Фридрих Хайек и Милтон
Фридман, поддерживающие безусловный основной доход
и школьные ваучеры, достаточно очевидно перекликаются
с идеями либертарианцев кровоточащего сердца о том,
что формы альтернативного соцобеспечения являются
более предпочтительной политикой, чем тотальная отмена
вэлфера. Но и куда более радикальные Мюррей Ротбард,
Айн Рэнд и Людвиг Мизес, считает Зволински, были близки
либертарианству кровоточащего сердца в его слабой форме.
Людвиг Мизес был моральным утилитаристом. А
утилитаризм, предполагающий стремление к наибольшему
счастью наибольшего числа людей, очевидно предполагает,
что в своей ориентации на рыночный капитализм Мизес
отстаивал интересы в том числе и малоимущих.
Ротбард перекликается с левым либертарианством
в своём скепсисе относительно того, что подлинно
реализованный свободный рынок будет сопровождаться
ростом влияния крупных корпораций и уменьшением
влияния профсоюзного движения. На этом скепсисе
построен левый рыночный анархизм (о нём ниже), хотя
Ротбард был куда осторожнее в своих высказывании.
Рэнд же, как отмечает Зволински, даже несмотря на
свои однозначные симпатии крупному бизнесу в ущерб
рабочему классу, фактически продемонстрировала в
«Атлант расправил плечи», что социализм куда опаснее для
малоимущих. Богатые и одарённые, вроде Джона Голта, не
сильно страдают от интервенционизма, уйдя в своё ущелье.
Ну а государство может сбросить свои издержки на плечи
всех остальных: бедных и недостаточно талантливых.
Поэтому главные выгодополучатели капитализма — это всё
же беднота.
Второе — левоанархическое либертарианство