ЛИЧНОСТЬ |
||||||
|
БЕСПАРТИЙНЫЙ ФИЛОСОФ?!
Это может показаться невероятным, но я, закончив философский факультет, работая преподавателем в вузах, а впоследствии, будучи заместителем директора крупного научно-исследовательского института, никогда не был членом партии и не соглашался на этот шаг даже тогда, когда мне предлагали должность директора института или директора крупного вычислительного центра.
После окончания университета я преподавал философские предметы в Риге, в Художественной академии. У меня было много друзей-художников. Преподавал я и в Консерватории. Много было и друзей-музыкантов. Все они были людьми неординарными, способными на подчас весьма рискованные поступки. Так, например, чтобы поиграть на знаменитом органе Домского собора, проникали в храм по крыше, через слуховые окна … Включали уникальный инструмент, прекрасно представляя себе, какими последствиями может обернуться такое самовольство. Но ведь не всю же свою жизнь играть на домашней фисгармонии, у которой педали подвязаны вафельным полотенцем!
Сам я ни на каких музыкальных инструментах не играю, но музыка сопровождает меня с самого раннего детства. Поначалу это был театр, балетные спектакли, потом – оперные, потом последовала музыка симфоническая, камерная … У меня в квартире музыка звучит во всех комнатах и даже на кухне. Серьезная, классическая. Хотя отдаю должное и классике джазовой … Ну, а в консерватории я читал лекции по музыкальной эстетике. Собственно, это та же общефилософская эстетика, но обращенная в сферу музыкального искусства. Мне такой подход был очень интересен, особенно в плане исторической смены эстетических ориентиров и критериев, возникновения и развития новых стилей, отражающих глубинные изменения в мировосприятии, обновление фундаментальных понятийных категорий. Чтобы в этом убедиться, достаточно назвать ряд имен – скажем, таких как Бах, Моцарт, Бетховен, Шуман, Вагнер, Чайковский, Дебюсси, Равель, Рахманинов, Стравинский, Шёнберг, Шостакович, Шнитке … Недаром серьезный композитор и выдающийся музыкальный теоретик, академик Борис Асафьев одну из своих капитальных работ так и назвал: « Музыкальная форма как процесс ».
« ФРЕЙД В ИСКУССТВЕ »
Следующим большим этапом моей биографии стала жизнь и работа на Дальнем Востоке – сначала в Хабаровске, в городе, где я родился, а затем во Владивостоке.
|
Должен сказать, что период работы в Хабаровском политехническом институте на всю жизнь оставил радужное впечатление. Как можно забыть сводные лекции, когда в амфитеатре огромнейшей аудитории собиралось по 500-600 студентов! А ведь бывали случаи, когда эта восторженная молодежь награждала лектора дружными аплодисментами. Но ведь это действительно нелегко – не только
удержать внимание многочисленных молодых слушателей, но и произвести на них столь сильное впечатление, чтобы их азарт, волнение, воодушевление выразились, вырвались в совершенно спонтанной овации. Не без гордости признаюсь, что мои слушатели не раз прерывали и завершали мои лекции такими искренними высокими оценками.
Работал я и на Хабаровском телевидении, был ведущим молодежной и театральной программ … И вообще Дальний Восток пришелся мне по душе. Я побывал и на Севере, и на Тихом океане – плавал на крупных кораблях. Вдохнул воспетый в известной бардовской песне запах тайги, окунулся в таежные туманы … А позже без колебаний перебрался во Владивосток, по достоинству оценил своеобразие и живописную красоту этой столицы тихоокеанских моряков.
Во Владивостоке я читал курсы по всем философским предметам, работая одновременно в семи вузах, в том числе и на Высших Курсах командного состава Тихоокеанского Военного Флота. Вот где была совершенно необычная аудитория – высокообразованные военные моряки, с « поплавками » на груди, свидетельствующими об окончании нескольких солидных высших училищ и академий. С такими слушателями нужно было работать на пределе своих возможностей, как говорится – на всю катушку. Думаю, это было бы серьезным испытанием для любого специалиста. И потому с особым
|
удовлетворением вспоминаю, что я такое испытание выдержал с честью.
В том же Владивостоке я читал публичную лекцию « Фрейд в искусстве » – по тем временам фантастическая дерзость. Должен признаться, на эту акцию меня подтолкнул не только творческий интерес, но и в какой-то мере … моя врожденная соревновательность. Дело в том, что моим базовым институтом был Институт
Эдуард Котов с сыном Ларри Эппельбаумом
искусств, где профильные преподаватели – музыканты, певцы, дирижеры и др. – имели свои бенефисные концерты. Ну, а какой концерт мог бы предложить публике преподаватель философии? Но не с моим характером было примириться с такой ситуацией. Вот и родилась идея вышеназванной лекции. И, надо сказать, аудитория у меня собиралась элитная, интерес к моим выступлениям был огромный, а я со своей стороны делал всё, чтобы не обмануть ожидания слушателей.
ТЕКСТ И ПОДТЕКСТ
Из этого примера не следует, однако, делать вывод, что работа складывалась легко, свободно, без идеологического контроля и прессинга. На занятиях регулярно появлялись комиссии, которые особенно бдительно подсчитывали, сколько раз в течение лекции или семинара названы имена классиков марксизма-ленинизма. Вот это и есть то самое начетничество, за которым настоящего понимания марксизма нет и в помине. А ведь тот же Маркс как мыслитель чрезвычайно широк, сводить всю его деятельность только к разработке экономической теории капитализма, только к « Капиталу », « Коммунистическому манифесту », « Критике Готской программы »… – это значит чрезвычайно обеднить его наследие, отбросив всё то, что свидетельствует о его живом интересе к проблемам философии, эстетики, культурологии … С каким вниманием были в свое время
|
встречены работы Лукача, посвященные творчеству молодого Маркса, каждой своей строкой расшатывающего догматические схемы казенного марксизма. Как тут не вспомнить горькие слова Энгельса в одном из его последних писем, где он признается, что, читая всё публикуемое под флагом марксизма, он вынужден сказать о себе, что он – не марксист.
Вот почему я, как и многие мои коллеги, искал и находил такие проблемы философии, этики, эстетики, где можно было поработать, что называется, для души. Для меня таким направлением, как я уже говорил, стала тема психологии творчества, которую я штурмовал с самых разных сторон, в том числе и на протяжении своих десятилетних занятий психиатрией. Мог ли я на этом направлении миновать работу Цезаря Ломброзо « Гениальность и помешательство »? Мог ли не прийти к исследованиям основоположника психоанализа Зигмунда Фрейда? И разве его замечательная работа о Леонардо да Винчи не является интереснейшей попыткой объяснения сокровенных загадок самого механизма человеческой гениальности?
А с другой стороны, – но, образно говоря, к тому же берегу, к тем же фигурам – меня подталкивало стойкое увлечение сложными процессами, глубокими противоречиями, острейшими проблемами в европейской культуре второй половины XIX века. То есть, оба моих устремления, по сути дела, фокусировались в одном большом вопросе, который можно было бы назвать так: философия искусства и искусство философии. И в самом деле, если мы попытаемся найти ключ, приближающий нас к пониманию загадки творческой гениальности живописцев Ван Гога или Поля Гогена, поэтов Поля Верлена или Артюра Рембо, писателей и драматургов Оскара Уайльда или Генрика Ибсена, философов Кьеркегора и Ницше, мы неизбежно обратимся к психоанализу и шире – к общей радикальной перестройке представлений о человеке, обществе, мироздании, уходящей своими корнями в особую историческую и интеллектуальную ситуацию второй половины и особенно конца XIX века.
Прослеживая генезис этой перестройки сознания в двадцатом веке, мы, естественно, приходим к Сартру и Камю, Гейзенбергу и Вернадскому, Винеру и Тойнби, Маркузе и Грамши …
А всё начиналось во второй половине XIX века, в то самое время, о котором великий Флобер в одном из своих писем заметил, что »… нашим делом будет самое трудное и наименее славное: переход ».
Как видите, специальная на первый взгляд тема лекции « Фрейд в искусстве » на самом деле содержала в себе большой подтекст и, по ситуации, всегда могла быть продвинута в любом из бегло намеченных здесь направлений. Я думаю, этим и объясняется тот отрадный для ме-
|