ТРАДИЦИИ И ПРОРОКИ
Скептик и материалист— суть порождения эпохи, а не какие-то там « архетипы », причём один её всячески утверждает, тогда как другой всецело занят отрицанием, при том что нигилизм последнего, путая ценности совершенно разного порядка, набрасывается и на вещи, принадлежащие исключительно вневременной области, как будто бы они представляли собой всё тот же продукт современности, нисходящее движение коей, собственно, и породило широкомасштабный скептицизм, безудержный и столь модный нынче « стиль циника ».
Укажем ещё на то, что скептицизм— это ещё одна тупиковая ветвь развития средь других бесчисленных экзистенциальных переломов— настолько же бессмысленных, насколько они эту бессмысленность возводят в ранг абсолюта как некую данность, которую поймут разве что « умные », « ушибленные жизнью » люди. Сказанное вовсе не означает того, что нужно тут же бросаться в противоположную крайность— в наивный оптимизм, так тесно связанный с идеей « прогресса ». Речь лишь о том, что нужно чётко разграничить рамки, в которых циничное отношение к вещам будет полностью оправданным, ведь есть такие предметы, где оно будет более чем неприемлемо, невольно выдавая своё глубокое невежество, что, начиная с эпохи Возрождения, за счёт всё более активно развивающегося господства естественноприкладных наук, стало восприниматься как « просвещённость »— качество, видимо, придавшее особый шарм расколу с миром традиции. В этом плане особенно показательна такая страна как Франция, где стали даже появляться специальные салоны, в коих « ведущие светочи », типа Вольтера, могли блеснуть своим остроумием, в XVIII веке так или иначе связанным с шутками на религиозную тематику, с открытым высмеиванием бога, что можно понимать как то, что после разрыва с территорией священного человек стал « обречён » на юмор, суть коего была чётко схвачена Ницше, увидевшем в нём лучшее лекарство от интенсивных страданий, этой ипостаси профанов, закрывших в себе всякий проход к мирам богов.
Если же учесть тот факт, что ближайшей спутницей скептика является ирония, то можно понять, что он немало страдает в глубине души, испытывая тоску по своему прошлому « я », верившему в невозможное, например, когда тот был в далёком детстве, в этом, как кто-то удачно выразился, « периоде язычества ». Для профана это время— единственная возможность действительно соприкоснуться с чем-то возвышенным, что уходит корнями в Традицию.
Генон неоднократно указывал на то, что число профанов, в связи с нисходящим циклом Кали-Юги, безмерно растёт, и они принимают всё новые и новые обличья, одна из коих так отчётливо проявилась в фигуре скептика, фривольно претендующего на автономность, как и многие другие фигуры современного мира, сломленные великим кризисом. Такова цена за долгожданное « освобождение от тысячелетних оков религий », за « отказ от средневековых предрассудков », что устанавливает новый, более изощрённый тип рабства, господствующий в кругах « свободомыслящих ».
Так что скептик, бессильно вздыхающий по Золотому Веку( хоть и тщательно пытающийся это скрыть— в первую очередь от самого себя), на самом деле выглядит более чем смехотворно, потому как, если бы он того искренно захотел, он бы непременно нашёл осколки Единой Традиции, разбросанные по всему свету и с течением времени всё более надёжно укрывающиеся от посторонних глаз.
122