21
завершаясь нравоучительными религиозными беседами. «Мотивы применения
механических средств – лечение, воспитание, порядок или садистское наказание –
почти невозможно отделить друг от друга» (цит. по [3, с. 316]). Режим ПБ Хорна был
сходен с прусской военной муштрой. Он считал, что наказания «…улучшают
поведение, послушание, собранность сумасшедшего, возвращают речь немому,
отнимают решимость у тех, кто хочет лишить себя жизни, приводят меланхолика к
новому осознанию себя» (цит. по [3, с. 316]).
Актуализация поисков новых объяснений сути ПР и новых методов терапии
свидетельствовала о том, что вопрос о ПР и сопряженных с ним социальных,
экономических и иных аспектов жизни социума стал важной проблемой
современного общества. Особенно заметные изменения наблюдались в
левобережных районах Рейна, прежде оккупированных армией Наполеона,
ликвидировавшей феодальные институты власти. Здесь раньше, чем в иных регионах
Германии, стали появляться ПБ нового типа (Кельн, 1803). Задачей государства стало
соблюдение гражданских моральных норм. На смену произволу абсолютизма в
отношении психически больных пришло новое мировоззрение, согласно которому
их следовало не просто изолировать, но на основании законов (Указ Госсовета
Пруссии от 29.09.1803) лечить. Трактовка ПР как аутохтонного «выбора душой ложного
пути», привела к поискам корреляции между ПР и социальными реалиями
общества. Это возвращало к натурфилософии Шеллинга: «Государство есть
следствие лежащего на человечестве проклятия» [11, с. 352]; сопоставление
«заблуждения души» психически больного с библейским «проклятием» приводило к
аналогии между общей социальной реальностью и персональным ПР.
Механическое и физическое принуждение, характерное для более ранних СЭФ,
все в большей мере обретало морально-социальное содержание – с поиском
критериев, позволяющих мотивировать это принуждение с научных позиций, а не в
стилистике абсолютизма, – по произвольному решению правителя. Формулировка
этих критериев вела к тому, что состояние и поведение психически больных
сравнивались с социальными и моральными нормами гражданского социума, в
котором право определялось именно сообществом. Лечение было направлено на
реинтеграцию больного в общество, соотнося успех терапии с мерой приближения
к социальным нормам. Это обстоятельство стало причиной дискуссий между
врачами и философами о месте, методах, сфере интересов П как научной
дисциплины, причем адепты идеалистической концепции вначале одерживали верх.
В университетах Германии в рамках религиозных и натурфилософских систем
возникает идея болезни духа. Психиатры этого времени предпочитают говорить о ПР,
употребляя философские категории: Д. Кизер рассматривал ПР, как авторитарный
эгоизм и «безнравственную форму жизни»; Г. Шуберт склонялся к мистике в
интерпретации «теневой стороны жизни»; И. Эннемозер оправдывал экзорцизм; Ю.
Кернер искал в мире следы духов, а И. Лейппольд и вовсе заявлял, что научная точка
зрения является «не немецкой» (цит. по[10]). Несмотря на то что индустриализация
этого времени развивалась достаточно интенсивно, академические круги Германии
придерживались анахронистичной методологии, интерпретируя симптоматику на
уровне ощущений. К. Нойманн относился к ПР, как к антисистемной структуре,
нарушающей порядок вещей, противопоставляющей государственный строй
«древнему хаосу неупорядоченных вещей». А. Хайндорф, автор первой немецкой
книги о П, следуя за Шеллингом, выводил ПР из «идеи души в ее самом высоком и
чистом значении», из «мировой души», в которой дух и природа сливаются с Богом.