новая книга
30
10( 170) октябрь 2017
ВИКТОР ГОРОШИН: Я НИКОГДА СЕРЬЕЗНО
ЕЛЕНА СИНЯВСКАЯ
НЕ ОТНОСИЛСЯ К СВОЕЙ ПИСАНИНЕ
БЕСЕДУЕТ С АВТОРОМ КНИГИ « РАЗВОД ПО-АМЕРИКАНСКИ »
– Привет. Давно не беседовали. – Да вроде бы только в среду …
– Ну, вот. Такое оригинальное начало испортил. А я готовилась. Где твоя цеховая солидарность? Я имела в виду, что не беседовали публично. Давай сначала? – Если хочешь … – Давно мы с тобой не беседовали. – Видимо, не было информационного повода. – Теперь вот появился. Говорят, ты книгу написал.
– Написал – это слишком громко сказано. Скажем так – собрал. Там из полутора десятков рассказов новых только … три, кажется. Остальные уже публиковались. Получили и своего читателя, и своего критика. – А в чем тогда цель данного издания? – Их две. Во-первых, все эти рассказы объединяет взгляд иммигранта. Самому было любопытно посмотреть, как этот взгляд меняется с годами. И захотелось собрать все, что мне кажется хоть немного интересным, под одной обложкой. – А вторая?
– А вторая – интернет. Всемирная аудитория, не ограниченная никакими рамками. Тут у меня опыта никакого. Я – другое поколение. Так почему бы не попробовать современные информационные возможности? И рекламные тоже. У меня до этого никогда не было ни страницы в интернете, ни, тем более, своего сайта. Вот сейчас учусь, как с ними обращаться. У меня, правда, потрясающе грамотные помощники, но им, как обычно, некогда.
– Поменяй.
– Вообще-то это жена и сын, но я подумаю.
– Ты всегда позиционировал себя как журналиста. А тут на твоей странице в facebook я вижу гордое имя Писатель.
– А там, как в давней рекламе: при всем богатстве выбора другой альтернативы не было. Дано множество шаблонов. Можно было назваться бухгалтером, инженером, переводчиком … груздем, но не журналистом. Пришлось лезть в кузов.
– Не такая большая и разница. И тот, и другой – художники слова.
– Это уж каждый для себя определяет. Для меня там не то, что разница, там – пропасть.
– Я увековечу. Если, конечно, объяснишь.
– Журналист – это профессионал, обязанный выдавать продукцию на-гора. Дантист обязан рвать зубы, официант – приносить еду, художник – смешивать краски. Журналист – готовить печатные материалы, телесюжеты, радиопрограммы … И никому нет никакого дела, прилетел ли к нему Пегас, припорхнула муза или они предпочли на сегодня кого-нибудь другого. Это – ремесло, которым человек в той или иной степени владеет.
– А талант где же?
– Там же, где и у дантиста, официанта, о которых мы уже сегодня упоминали … Только у них свои критерии таланта в дополнение к профессионализму. А писателю ко всем перечисленным достоинствам необходимо еще и особое состояние души.
– И у тебя оно появилось?
– Только если верить фейсбучной страничке … По своему мировосприятию я все равно остаюсь журналистом. Хотя бы потому, что мне нужен быстрый результат. И я, как ни стыдно в этом признаться, не испытываю постоянной потребности чтото сочинять. Я вот пару месяцев назад листал какой-то местный русскоязычный журнал. И статью увидел об атлантских ребятах – поэтах, прозаиках, которые собрались на свой творческий вечер. Так там одна женщина так прямо и сказала, что разок попробовала себя в литературе и теперь не писать просто не может. Вот это я и называю особым состоянием души.
– Я видела этот материал. Там еще стихи были … Ты прочитал? – Не успел.
– Прочитай. Мне интересно твое мнение.
– Да кто я такой, чтобы высказывать свое мнение о чужих стихах? Особенно, когда меня не просят … Я понимаю, на что ты намекаешь … Но я с громадным уважением отношусь к любому проявлению литературных способностей.
– Вот прямо так – безусловно? – Ну, почему? Одно условие есть. Я не терплю, когда кто-то навязывает свое высокое искусство персонально мне. Знаешь, когда тебя, скажем, на вечеринке берут за пуговицу и ведут в соседнюю комнату слушать чьи-то творения. Или присылают чтото на почту, а потом долго названивают и выясняют мнение о прочитанном.
– А публикации слабых произведений – это не то же самое?
– Нет, конечно. Меня никто не заставляет это читать. Я могу уснуть на второй странице, отложить газету на третьей строчке …
– Но ведь есть же понятие – графомания.
– Да нет уже такого понятия. Когда количество журнально-книжных страниц было ограничено, раздражало, если их использовали для ахинеи. Сейчас можно рыться в бесконечном пространстве и найти такую жемчужину, которая на поверхности и не появится никогда. Красиво сказал?
– Как всегда. Так значит ты согласен с Гориным, который говорил, что настоящий писатель – это тот, кто написал хотя бы один рассказ, запавший в душу хотя бы одного человека?
– Не знал, что это Горин. Слышал, что это Жванецкий, Райкин … Честно говоря, я эту фразу никогда не воспринимал буквально. Мне всегда казалось, что тут злая советская ирония. Из серии « а я даже знаю этого человека ». Вот если ему понравится, то ты уже и писатель. Во всяком случае, член союза. Что ты там роешься в своем i-phone? Это в конце-концов невежливо …
– Вот, нашла. Оказывается, это Хемингуэй сказал.
– Ну, тогда это уступка гения. – Что значит – уступка? – Или, скорее, шутка. Не знаю … Хорошо, если этот читатель, скажем, Чехов …
– Чехов не читал Хемингуэя.
– Догадываюсь … Весь вопрос в том, можно ли доверять вкусу этого читателя. Очень уж они сейчас разные.
– А ты сам стихи пишешь? – Бросил лет сорок назад. Когда понял, что ни одной живой строчки не создал.
– Сам понял?
– У нас дома в Ташкенте постоянно собирались всякие поэты, писатели. В общем, творческая элита. А я такой маленький доморощенный якобы поэт. Лет 12 – 13 мне было. Ну, родители их моими виршами и нагружали. А те и рады стараться. Нахваливают почем зря. « Ах, как здорово: рыба – глыба, любовь – морковь. И ведь ямб от хорея отличает …». А что ж не похвалить: настроение прекрасное, плов в казане дозревает, напитки охлаждаются … Я и возомнил. Тем более, что девочкам тоже нравилось. В общем, я себя и стал позиционировать как будущего великого поэта. А как-то раз папа другого гостя привел. И по сложившейся традиции листочками моими его и напряг. Он смотрит – я спокойно жду очередной порции восторга. А он так пару минут посидел да и говорит: « Знаешь, стихи нужно писать, когда тебе рыдать, выть хочется. А не тогда, когда тебе делать не … чего ». И вот честь мне и хвала, я его как-то сразу понял. А выть мне по жизни особенно никогда и не хотелось. За исключением неизбежных жизненных ситуаций. Так с тех пор и говорю прозой.
– Как господин Журден? – Образованная.
– И что, вот такой большой крест на поэзии?
– За всю жизнь не поручусь, что-то мог и подзабыть. Но очень осторожен со стихами. Мы о прозе с тобой говорим, как об особом состоянии души. А уж поэзия … У меня в университете было два друга. Сотни приятелей, и два друга. Вот те самые, которые лучшие. Мы что-то вместе сочиняли, выпускали подпольную стенгазету – это конец семидесятых – начало восьмидесятых. Но показать им что-то свое, написанное ночью, если вдруг действительно захотелось плакать, я не решался. Потому что знал: ребята понимающие, туфту им не прогонишь.
– А они тебе? – Им легче было. Они оба на гитаре играли, за музыку прятались.
– До сих пор дружите?
– Одного уже нет с нами восемь с половиной лет. Как у Феллини … Другой профессорствует в Северодвинске. Это такой закрытый город, где строят атомные подводные лодки. Подозреваю, что там все за всеми следят, и ему не очень уютно контактировать с представителем страны – потенциального противника. Выходим в сеть иногда, но очень редко.
– Я вот сейчас подумала, что мы с тобой сидим точно как герои твоего рассказа « Полюбите пародиста ». Журналистка берет интервью у автора. Ты его включил в сборник? – Включил. В последний момент. – За что такая немилость? – Да как раз милость … Это мой самый многострадальный рассказ. Я его публиковал уже несколько раз, и он все время воспринимается как рассказ о любви. – И я так считала. – Значит он точно не получился. Я не делал рассказ о любви. Я делал рассказ о пародисте. – И что это значит?
– Не разочаровывай меня … В чем отличие писателя от пародиста? Писатель отталкивается от жизни, а пародист от литературного произведения. Посмотри на этого парня: он же говорит цитатами. У него все реакции обусловлены тем, как это уже было кем-то описано. Надо тосковать – будем тосковать. Надо впасть в хандру – впадем. Это же так человечно. А у самого в душе – пустота. Помнишь, там есть фраза, что когда от него уходит женщина, он поначалу испытывает даже удовольствие от своего состояния. Значит и он умеет переживать! Ни фига подобного. Не умеет. А хотелось бы. Вот и суетится. От тебя когда-нибудь уходили любимые? – Один раз …
– Много ты при этом испытывала удовольствия? То-то и оно.
– Тогда зачем ты его включил в сборник?
– Последняя попытка. Вот сейчас дал наводку – может кто и взглянет по-новому.
– Расскажи немного о благотворительной акции, которую вы проводите, продавая книгу.
– Мне бы очень не хотелось об этом говорить.
– Почему? – Потому что пока не удается достичь желаемых результатов.
– О чем ты говоришь? Вы начали продажу две недели назад. Каких результатов ты ждешь?
– Я же говорю, что я – не писатель. Мгновенных.
– Так что там с благотворительной акцией?
– Нам рассказали о женщине, больной лейкемией. У нее погиб муж, трое маленьких детей, в довершение картины – страшное заболевание. Требуется уже повторная операция. Денег нет. Мы сначала отказывались. Предлагали свою посильную материальную помощь. Но нас убедили объявить сбор денег через продажу книги. ▶ ▶
www. russiantown. com