* * * Солнце уже садится, а я не успел проснуться. Как слепит глаза похмельная эта монетка с удалым профилем принцепса! Под алым облаком вьются чайки печальные. Ты права, ночь наступает редко,
но зато молчаливо и( шепотом) бесповоротно. Блещет осколок солнца в кипящем море, и черепаха, на которой покоится мир, поворачивает костяное брюхо к ежедневному небу. « Холодно и свободно,»-
вымолвишь ты. И я кивну, потому что мы так долго отлынивали от длины жизни, от ее кривых линий, что дождались часа, когда зрачку ничего не нужно, кроме луча – пыльно-зеленого, словно лист полыни.
5 * * * Струятся слезы матери, твердь спит. Грач-феникс молча чистит перья. Священник грех водой святой кропит. Спокойный пекарь-подмастерье
запоминает музыку муки, теплопроводность кирпича в заветном нутре печи, глубокие желобки, бороздки жёрнова, с трудолюбивым ветром
брачующиеся. Плотный известняк не столь тяжел, сколь косен, порист. Скажи мне, отче, в наших поздних днях есть смысл? Молчу. Хотя бы жар? Хотя бы поиск?
Лишь горе светлое гнездится между строк, сквозит в словах непропеченных: я царь, я раб, простуженный зверек, допустим, брошенный волчонок.
Не знает хлеба волк, не ведает зимы метельный мотылек. Душа, ты легче гелия. А мельница скрипит, и печь дымит, и мы поем осеннее веселье.
55