Прошло уже три года с выхода фильма Алексея Германа « Трудно быть богом ». Общее количество сетевых рецензий уже давно переплюнуло по объему литературный первоисточник , а мне так и не удалось ни с кем обсудить это произведение . Из моих знакомых редко кто досматривал фильм хотя бы до середины , а остальные ограничиваются очень лаконичной оценкой — « бред ».
Меня же фильм весьма впечатлил . Нет , не как экранизация одного из лучших произведений Стругацких ( без подсказки я вряд ли бы понял , что это оно ), а скорее как культурный феномен , который дотошно смог отразить происходящее в душе своего создателя . Эта мозаика чудовищных деталей настолько завораживает , что в голове невольно вплывает « эстетика безобразного » Карла Розенкранца . Фильм представляет собой тщательно сконструированный дантовский ад , куда черти пятнадцать лет подбирались по жесткому кастингу , а крики грешников перезаписывали не менее десяти раз за один дубль .
Мне кажется , явной ошибкой было выпускать кинокартину с названием « Трудно быть богом ». Необходимость следовать хоть какой-то логике первоисточника явно мешает режиссеру . Недаром рабочее название фильма « Хроники арканарской резни » умышленно отвлекало внимание зрителя от повести .
В отличие от более ранней экранизации Петера Фляйшмана , фильм Германа снят в предельно гротескном сеттинге , который не отражает некую историческую эпоху , а является чистой фэнтези-стилизацией с театрально запредельным количеством ужасов на квадратный метр . Происходящее настолько нелепо , грязно и макабрически бессмысленно , что Арканар превращается из живой среды в набор шаблонных декораций . Настоящее историческое Средневековье при всей своей суровости и антисанитарии не содержало такое количество ярко выраженных девиаций , а культурно-бытовая сфера все же состояла не только из виселиц и эшафотов . Реальность , при всей своей жестокости , все же строится на практической необходимости , которая может быть неприглядна , но всегда рациональна . Мир Германа же колоритен , но абсолютно нефункционален ( как и всякий карнавал ).
Но наибольшей мутации подвергаются сюжет , философия и даже сам жанр первоисточника . Произведение Стругацких — это побратим приключенческого романа . Мир Арканара — жестокий и молодой , в чем-то даже загадочный и по-своему притягательный . Здесь есть место для дворцовых интриг , красавиц , убийц , галактических коммунистов , дворян , военных походов , лавочников , межзвездных кораблей и субатомных дубликаторов . Все это показывается вскользь , но воображение успевает дорисовать необходимые детали , не нуждаясь в многостраничных описаниях .
Вселенная Стругацких трехмерная и цветная , политические реалии легко совмещаются с философскими и социальными размышлениями . Фильм Германа — абсолютно двухмерное , монохромное повествование , где персонажи делятся на главного героя Леонида Ярмольника и толпу отталкивающих инвалидов . Если в повести Румата ведет с обитателями Арканара идеологические диспуты о социальных отношениях и природе власти , то в фильме ему просто физически не с кем разговаривать . Поэтому диалоги невнятны и напоминают пьяную возню ( чаще всего это она и есть ).
Таким образом , атмосфера « Арканарской резни » исключает элемент приключения и абсолютно статична . Румата апатично перемещается из заблеванной локации в засранную локацию и наоборот . Физическая убогость окружающих настолько гиперболизирована , что почти нельзя понять , великий ученый на экране или деревенский дурачок — они ведут себя почти одинаково , аналогично выглядят , а главное — Ярмольник относится к ним с совершенно идентичным равнодушием .
Подобных различий можно найти очень много . Всякое произведение , проходя через мясорубку внутреннего « я » режиссера , способно превратиться во что угодно . Но что заставляет Германа перепевать мир Стругацких в столь безнадежном ключе ? Вот тут-то и всплывает красота культурного феномена : может быть , произведения искусства и не всегда являются зеркальным отражением современности , зато душа творца является прямым продуктом эпохи , что заставляет произведение впитывать окружающую действительность как губка . Наверное , поэтому фантасты почти никогда не заглядывают в реальное будущее , а лишь продлевают уже намеченные тренды во времени . Именно так Оруэлл , наблюдая за порядками в Англии , « предсказывает » уже существовующее общество тотальной слежки , а Хаксли описывает очевидный ему потребительский психоз как средство контроля в мире будущего . В этой плоскости технологии и реалии завтрашнего дня являются лишь декорациями , которые должны создать соответствующее настроение .
Какое же тогда из наблюдаемых « настоящих » описывается Стругацкими и Германом ? Эпоха Стругацких — это послевоенный мир , где две сверхдержавы бьются за контроль над географической периферией . Территории эти настолько отстают в своем технологическом и культурном развитии от метрополий , что получают название « третьего мира ». Иногда разрыв между « первым » и « третьим » мирами даже более значителен , чем в повести : в Африке СССР и США часто имели дело даже не с феодальными , а доисторическими племенными порядками .
В рамках идеологического противостояния осваиваемым колониям предлагались альтернативные пути развития , которые считались своими создателями абсолютно верными и универсальными для всех . На практике же оказывалось , что , выстроив формальную систему институтов и снабдив аборигенов новым оружием , метрополии ввергали свои колонии в многолетние гражданские войны и этнические чистки . Преодолеть технологический разрыв оказалось значительно проще , чем социальный , и колониальные республики становились симулякрами , которые требовали постоянного вливания ресурсов для нормального функционирования .
25