интервью
Дмитрий Быков: Первое
интервью Филатов дал мне в
1990 году, когда нас познакомил
Алексей Дидуров. Второе –
восемь лет спустя, после
тяжелой болезни и не-
скольких
операций.
Он тогда воз-
– Вы не скучаете по лучшим временам Та-
ганки, по работе с Любимовым?
– Я очень любил шефа. Я ни с кем, кроме
него, не мог репетировать, – может быть, и от
Эфроса ушел отчасти поэтому, а не только из-
за принципов… Своей вины перед Эфросом
я, кстати, не отрицаю – да и как я могу ее
отрицать? Смерть – категория абсолютная. Но
и после его смерти, сознавая свою вину, я го-
ворю: он мог по-другому прийти в театр. Мог.
В своем первом обращении к актерам он мог
бы сказать: у меня в театре нелады, у вас дра-
ма, давайте попытаемся вместе что-то сделать,
Беседа писателя и журналиста
Дмитрия Быкова с актером,
поэтом Леонидом Филатовым
(1946–2003), 1998 год. Текст
приводится по изданию:
Быков Д. Л. И все-все-все.
Cб. интервью. Вып. 2.
М.: ПРОЗАиК, 2009. – 336 с.
Его какой-то передал матрос,
Поскольку городок у нас портовый
И потому матросов пруд пруди.
Бывало, раньше их нигде не встретишь,
А нынче, где ни плюнь, везде матрос,
И каждый норовит всучить письмишко
От Гамлета. Для вас и королевы.
«Городок портовый» применительно к столице коро-
левства – это особенный кайф, конечно. Высоцкий за
кулисами катается по полу. Венька трижды говорит «Вы
можете идти» и наконец рявкает это так, что Дыхович-
ный уходит. Шеф смотрит спектакль и потом спрашива-
ет: что за вольности? А это мы, Юрий Петрович, решили
ЛЕОНИД ФИЛАТОВ
В этой жизни главное –
не делать того, что не хочешь,
что поперек тебя
вращался к жизни, публиковал «Любовь к трем апель-
синам» и получал «Триумф» – за то, что выжил, пере-
жил травлю, болезнь, тяжелый духовный перелом – и
не сломался. Потом мы встречались много раз, но, ка-
жется, никогда он не говорил вещей столь важных, как
в том втором разговоре.
– Леня, я помню, какой бомбой взорвалось ког-
да-то ваше интервью «Правде», ваш уход от
Любимова… Вас не пытались зачислитъ в «крас-
но-коричневые»?
– Я никогда не боялся печататься там, где это не
принято. Кроме того, больше у меня такого интервью
нигде бы не напечатали. Я честно сказал, что мне про-
тивно это время, что культура в кризисе, что отходит
огромный пласт жизни, который, кстати, я и пытался
удержать программой «Чтобы помнили». Это сейчас,
когда телевидение перекармливает нас ностальгухой,
существует даже некий перебор старого кино, а тогда
казалось, что все это отброшено… Зачислить меня ни-
куда нельзя, потому что я признаю только дружеские, а
никак не политические связи. Я люблю и буду любить
Губенко вне зависимости от его убеждений. Помню, мы
с Ниной пошли в Дом кино на годовщину августовского
путча. Честно говоря, я не очень понимал, чего уж так
ликовать, ну поймали вы их, ну и ладно… Там стоял
крошечный пикет, довольно жалкого вида, прокомму-
нистический, и кто-то мне крикнул: «Филатов, и ты с
ними?». Я несколько, знаешь ли, вздрогнул: я ни с кем.
– Я поначалу сомневался – проголосуете ли вы за
Ельцина? Ведь зал «Содружества актеров Таган-
ки» предоставлялся под зюгановские сборища…
– Нет, господин Зюганов никогда не пользовался среди
меня популярностью. На выборы я не пошел – ждал,
пока придут ко мне домой с избирательного участка. Я
болен и имею на это право. Ко мне пришли, и я прого-
лосовал за Ельцина. И то, что народ в конечном итоге
выбрал его, заставляет меня очень хорошо думать о
моем народе. Он проголосовал так не благодаря уси-
лиям Лисовского и Березовского, но вопреки им. Вся
проельцинская пропаганда была построена на редкость
бездарно – чего стоит один лозунг «Выбирай сердцем»
под фотографией Ельцина, в мрачной задумчивости сто-
ящего у какого-то столба… Почему именно сердцем и
именно за такую позу? Здравый смысл народа в конеч-
ном итоге оказался сильнее, чем раздражение против
всей этой бездарности. И я проголосовал так же, хотя в
первом туре был за Горбачева. Я уверен, ему еще по-
ставят золотой памятник. Этим человеком я восхищаюсь
и всегда взрываюсь, когда его пытаются представить по-
верхностным болтуном. Он четкий и трезвый политик –
я помню его еще по поездке в Китай, когда он собрал
большой десант наших актеров и режиссеров и впервые
за двадцать лет повез туда. Как нас встречали!
20
3 (199) март 2020
Юрий Петрович вернется и нас поймет… Он не сказал
этого. И поэтому его первая речь к труппе была встре-
чена такой гробовой, такой громовой тишиной. У меня
с Юрием Петровичем никогда не было ссор – он не об-
делял меня ролями, от Раскольникова я сам отказался,
вообще кино много времени отнимало, – он отпускал.
И после Щукинского он взял меня сразу – я показал
ему Актера из нашего курсового спектакля «На дне»…
– А Эфрос, насколько я знаю, в том же «На дне»
предлагал вам Ваську Пепла?
– Да, но я не хотел это играть. И вообще не люблю
Горького. И Чехова, страшно сказать, не люблю – вер-
ней, пьесы его. Не понимаю, зачем он их писал. Лю-
бимов отговаривал меня уходить. Отговаривал долго.
Но остаться с ним я не мог – правда тогда была на
Колиной стороне, да и труднее было именно Коле. Хотя
победил в итоге Любимов, да никто и не рассчитывал
на другой вариант.
– О таганской атмосфере семидесятых слага-
лись легенды: время было веселое и хулиганское.
– Конечно, это было чудо, а играть с Высоцким – вооб-
ще нечто невероятное, я ведь с ним в «Гамлете» играл…
Правда, от моей роли Горацио осталось реплик десять,
но это и правильно. Любимов объяснял: вот тут вычерки-
ваем. Я, робко: но тут же как бы диалог у меня с ним…
«Какой диалог, тут дело о жизни и смерти, его убьют сей-
час, а ты – диалог!». И действительно: Гамлет умирает,
а я со своими репликами… Высоцкий не обладал той
техникой, которая меня поражает, например, в Гамлете
Смоктуновского, но энергетикой превосходил все, что я
видел на сцене. Он там делал «лягушку», отжимался,
потом, стоя с Лаэртом в могиле, на руках поднимал его,
весьма полного у нас в спектакле, и отбрасывал метров
на шесть! А насчет баек, – Любимов очень любил перевод
Пастернака. Мы его и играли, хотя я, например, предпо-
читаю вариант Лозинского: у Пастернака есть ляпы вроде
«Я дочь имею, ибо дочь моя», и вообще у Лозинского
как-то изящнее, это снобизм – ругать его перевод. И мы
с Ваней Дыховичным решили подшутить – проверить, как
Любимов будет реагировать на изменения в тексте. Ваня
подговорил одного нашего актера, игравшего слугу с од-
ной крошечной репликой, на сцену не выходить: я, мол,
за тебя выйду и все скажу. Там такой диалог: Клавдий –
Смехов – берет письмо и спрашивает, от кого.
– От Гамлета. Для вас и королевы.
– Кто передал?
– Да говорят, матрос.
– Вы можете идти.
А Венька, надо сказать, терпеть не может импрови-
заций, он сам все свои экспромты очень тщательно
готовит. Тут выходит Дыховичный и начинает шпарить
следующий текст:
– Вот тут письмо
От Гамлета. Для вас и королевы.
в текст Пастернака вставить несколько строчек Лозин-
ского. Он только плечами пожал: «Что за детство?». Но
вообще работать с Любимовым всегда было счастьем.
Иногда он, конечно, немного подрезал актеру крылья…
но уж если не подрезал, если позволял все, – это был
праздник несравненный.
– Любимов вам звонил – поздравить с премией,
спросить о здоровье?
– Нет. Я и не ждал, что он позвонит.
– А кто ваши друзья сегодня?
– Адабашьян. Боровский. Лебешев, который так
эстетски снял меня в «Избранных», – я до сих пор себе
особенно нравлюсь вон на той фотографии, это кадр
оттуда. Потом мы вместе сделали «Сукиных детей»,
Паша гениальный оператор. Ярмольник. Хмельницкий.
Многие.
– «Чтобы помнили» – трагическая, трудная про-
грамма. Вам тяжело ее делать?
– Да, это страшный материал… А профессия – не
страшная? Российский актер погибает обычно от водя-
ры, все остальное – производные. А отчего он пьет, от-
чего черная дыра так стремительно засасывает людей,
еще вчера бывших любимцами нации, – этого я объяс-
нить не могу, это неистребимый трагизм актерства. На
моих глазах уходили люди, которых я обожал, которых
почти никто не вспоминает: Эйбоженко, умерший на
съемках «Выстрела», Спиридонов, которого не хотели
хоронить на Ваганьковском, потому что он был толь-
ко заслуженным, а там положено лежать народным…
Боже, что за счеты?! Вот и сегодня, когда я хотел сде-
лать вторую программу о Спиридонове, – в первую во-
шла лишь часть материалов, – мне на ОРТ сказали: не
та фигура. Такое определение масштабов, посмертная
расстановка по росту, – ничего, да? Гипертоник Богаты-
рев, младше меня на год, рисовал, писал, был страшно
одинок и пил поэтому, и работал как проклятый, – после
спектакля во МХАТе плохо себя почувствовал, приехала
«скорая» и вколола что-то не то…
Белов, умерший в безвестности, подрабатывавший
шофером, как его герой в «Королеве бензоколонки»…
Гулая, которая после разрыва со Шпаликовым все рав-
но не спаслась и кончила так же, как он… И я стал де-
лать цикл, хотя меня предупреждали, что я доиграюсь
в это общение с покойниками. В каком-то смысле, ви-
димо, доигрался: раньше, например, я никогда не ходил
на похороны. Как Бунин, который похороны ненавидел,
страшно боялся смерти и никогда не бывал на клад-
бищах. И я старался от этого уходить, как мог, и Бог
меня берег от этого – всякий раз можно было как-то
избежать, не пойти… Первые похороны, на которых я
был, – Высоцкий. Тогда я сидел и ревел все время, и
сам уже уговаривал себя: сколько можно, ведь он
▶ ▶
www.russiantown.com