цепочке и большой тоже очень старый чёрный ридикюль , надеясь , что там как раз и есть указания , где лежат деньги и золото . Но в нём оказалась … только пачка старых рецептов и несколько связок писем . Причём каждая пачка была аккуратно перевязана шёлковой ленточкой и имела картонную бирочку с цифрой : 1942 , 1943 , 1944 , 1945 , 1947 и 1948 . Письма , в основном , были треугольнички , т . е . самодельные конвертики военных лет , когда письмо служило и конвертом . Парни решили прочесть письма , может быть , в каком-то из них и сказано , где же лежат драгоценности или ключ от шкатулки с деньгами и золотом . Итак , они углубились в чтение с азартом охотников , идущих по следу …

Все письма были подписаны какимто « твоим Гришей » и писались с войны , с фронта . Но про войну , про боевые действия и подвиги этот Гриша фактически ничего не писал . А писал всё про одно : про любовь то к Цветочку Аленькому , то к Листику Зелёному , то к Солнышку Ясному . С трудом подростки поняли , что всё же Гриша имел в виду бабу Иду . В их головах никак не укладывалось , что так можно обращаться к седой , морщинистой и хромой маленькой старушке . Но постепенно они забыли о старушке , и странные , никогда не испытанные чувства проникли в их не совсем огрубевшие мальчишеские души . Это были чувства восторга и нежности , которые наполняли сердце неизвестного им Гриши . И они помимо воли притягивали и волновали парнишек , и те уже не могли оторваться от этих пожелтевших листочков , казалось , даже светящихся светом его нежной любви . Вот что писал Гриша в одном из писем , помеченных бирочкой « 1942 »:

« Я сейчас в госпитале , ранили меня в левое плечо . В общем , лёгкое ранение . Скоро , наверное , выпишут . А я вот всё думаю , как ты там на далёком Урале после Ленинграда ? Досталось тебе там в Питере , я знаю . Иногда мне кажется , что ты вот рядом со мной , и я держу твою маленькую ручку в своей и глажу твои нежные пальчики , глажу и целую каждый . Я даже чувствую чудный аромат твоих каштановых волос , которые пахнут свежими полевыми цветами . Я ощущаю кожей твоё нежное тёплое дыхание . Не уходи , не уходи , побудь со мной ещё чуть-чуть . Ещё немножко …» В 1943 году Гриша писал : «… Оказывается , наша переписка прервалась на целый год . И хотя моей вины в этом нет , всё равно прости . Я был контужен . И лежал пластом , почти ничего не понимал , не помнил , не говорил . Но , спасибо врачам , вытащили они меня с того света . Один старичок-врач с седой острой бородкой много раз внушал мне :

– Думай о чём-то хорошем , вспоминай , вспоминай … Девушка у тебя есть ?

Как её зовут , ну вспомни , вспомни …

Долго так он надо мною бился … Пока … Пока ты не пришла … Да , я увидел тебя . Ты стояла , прислонившись к дверям , и смотрела на меня . Сначала ты была , как в тумане . Но потом его волны стали расходиться , и я узнал твои глаза . Серые и ресницы густые-густые . От глаз шло тепло , и волнами поднимало меня . Я сел , рванулся к тебе и закричал :

– Ида ! Ида !.. И упал снова без сознания . Но оно вскоре вернулось . И я стал поправляться . Ты опять приходила . Но молчала , только улыбалась так нежно . Я хотел обнять тебя , но туманом закрыло тебя . Но я знал , что ты не ушла … Мой старичок-доктор говорил потом :

– Да , парень , в рубашке ты родился … Так твою девушку Идой зовут ? Вытащила она тебя « оттуда » или ещё похуже – из дурдома … Так что – молись ты на неё .

А я на тебя всегда молился . И вот вымолил жизнь , вернее тебя . Потому что без тебя мне жизни нет …

В письмах 1945 года парней поразило описание концлагеря Освенцим . Гриша писал , что после освобождения этого лагеря их частью , его , как знающего немецкий язык , прикомандировали к какой-то комиссии по расследованию . И вот что читали Лёшка и Митька :

« Как описать ужас , который мы увидели , когда вошли в этот ад , в эту фабрику уничтожения . В бараках на нарах или просто на полу лежали скелеты . Они ещё шевелились . Из-за обтянутых серой кожицей зубов ещё шёл какой-то шёпот , но из глаз смотрела смерть … Мы видели склады , где хранились тонны разноцветных волос , и был отдельный склад , где собраны были гигантские кучи разнокалиберных очков , или , например , склады с детскими ботиночками и сандалиями . Местные жители , поляки , говорят , что здесь уничтожили полмиллиона , а может , миллион евреев со всей Европы . Ты понимаешь , мало того , что эти нелюди – фашистские вожди , существа без душ , у которых вместо сердец клубки ядовитых змей , создали целую промышленность уничтожения людей , они ещё и получали на этом прибыль , прибыль от громадного мародёрства , т . е . и от куч человеческих волос , и детских ботиночек , от выбитых золотых коронок . И затащили в эту кровавую трясину свой народ

Вот что получается , когда у власти оказывается кучка негодяев , которая какой-нибудь заманчивой идеей увлекает за собой миллионы . А идея превосходства части людей над другими – страшная вещь , потому что заманчива и неизбежно ведёт к человеческому взаимному истреблению . Конечно , кровавый мыльный пузырь фашизма лопнет , уже лопнул . Но ведь остаётся ядовитая приманка , и она , как зараза . И потом этот манящий мыльный пузырь где-то опять может сработать и вновь раздуться кровью , как чудовищный клоп … Я увлекся , и теперь меня вызывают

, потом продолжу … Целую , целую , целую … Весной 1945 года Гриша писал : «… Дорогая , родная , Алый мой Цветочек ! Совсем уж рядом конец войны . Мы идём по дорогам Германии . Скоро будем у « логова » бесноватого « вождя ». И придёт конец коричневой чуме , теперь , я думаю , на веки вечные . После такой (!) войны даже самые твёрдолобые негодяи и идиоты поймут , что фашизм для любого народа – это самоубийство . Пусть он негодяй и идиот , но жить-то он , я думаю , хочет …

Как я тоскую по тебе , по твоим глазам , голосу … Жаль , что я не пишу стихов – слов катастрофически не хватает , просто беда . Мне кажется , что если бы произошло чудо , и я со скоростью солнечного луча смог долететь до тебя , и мне бы дали только миг – час , минуту , секунду , чтобы прикоснуться к тебе , твоим рукам и губам , я бы согласился тотчас умереть , раствориться во Вселенной . Но нет на свете чудес и мига этого мне никто не даст . Мой комбат Саша часто говорит :

– Гриша ! Ну что ты так смотришь в одну точку на Восток ? Что ты там видишь ? Её , наверное . Так не горюй , скоро мы обнимем наших женщин , ещё и надоесть друг другу успеем …

Умный парень Саша , но он не знает тебя , иначе бы так не говорил . После войны мы с тобой будем жить сто лет , не разлучаясь ни на один день . Не отпускай меня , и я тебя не отпущу , нет , не отпущу !..

… Пачка писем 1947 года была совсем тоненькой . Вот что писал Гриша на маленьких листочках , исписанных карандашом :

«… Наша поисковая партия стоит на крутом берегу могучего Иртыша . Внизу беснуется и бурлит пенный поток . Из него торчат , как громадные клыки , острые камни порогов . Но мысли мои сразу уходят далеко отсюда , они с тобой и с нашим красавчиком Гришенькой . Ты так захотела его назвать , хотя это и не по еврейскому обычаю . Но пусть так . И что за судьба моя такая , что всё время разлучает меня с тобой . Надо же было мне кончить геологоразведочный ?! Но нет , это наша последняя разлука . Ведь там у вас на северо-западе России есть немало богатств в земле . Надо только хорошенько поискать ! И я буду искать . И найду , если не золото , то нефть или строительные материалы , которые всегда нужны .

Береги себя , моя золотая девочка , моё Ясное Солнышко , и нашего бриллиантика Гришеньку ! Я буду с вами очень скоро , через 3 , самое большее – 4 месяца . Встречайте меня ! Тысячи раз вас целую и обнимаю . Твой Гриша .

… И , наконец , Лёшка и Митька прочитали последнюю горькую записочку Гриши из 1948 года .

«… Пишу тебе из заключения , из Норильского лагеря . ( Записочку эту передаст тебе верный человек ). Когда в январе этого года приехали мы на совещание в Хабаровск , то в гостинице я в разговоре с несколькими коллегами сказал , что евреи – не « космополиты » и что Родину свою мы на фронте защищали не хуже другихпрочих . И дёрнул меня чёрт прибавить , что хорошо бы проверить , кому нужна эта провокация насчёт « космополитов ». Язык мой – враг мой . И донесли … А там уже дорожка накатанная . Загремел по статье « антисоветская пропаганда и клевета ». И ещё много чего там в приговоре нагорожено , в этом они « мастера ». В общем – 10 лет лагерей . И вот я здесь . Значит война против нас продолжается …

В последнем письме ты писала , что Гришенька сильно болеет . Я молю всех богов за жизнь нашего Ангела . Неужели же на этой проклятой земле любящим сердцам нет совсем места ? Наверное , чёрным силам надо , чтоб эти сердца разорвались от горя … Но ничего , и здесь люди живут . А если по правде , то здесь ад , почти как в Освенциме . Но я вырвусь . Я докажу , что ни в чём не виноват . Если бы только выслушали ! Но всё-таки мне светят звёзды , две яркие чудесные звезды – ты и наш сыночек . И они спасут меня , как было на войне . Целую . Ваш Гриша . Смерть Иды Львовны

– Ну и что же будем делать ? – спросил более скорый на решение Митька . – Куда ж всё это ? - он показал на письма .

Лёшка подумал и медленно , неуверенно ответил вопросом же :

– А может в музей какой-нибудь военный , а ?

– Ты что ? – возмутился въедливый Митька , – а спросят : где взяли , что скажешь ? А старуха дознается – упекут нас в тюрягу . Не , пускай пока лучше здесь полежат . Завернём вот в клеёнку и спрячем тут … ну хотя бы промежду стрехой и стропилами . Спросим у Настьки , она – девчонка понимающая , пусть чего-нибудь посоветует , а ? Как думаешь ?..

На том и порешили . Позва ли Настьку . Той уже 17 , учится на швею , но уже дома подрабатывает . Настя высокая , худая , но с высокой грудью дивчина . Боевая и самостоятельная . С парнями ведёт себя с разбором . Она нравится и Лёшке , и Митьке , поэтому каждый старается заслужить её внимание . Настька с интересом стала читать письма . Читала , вздыхала и вытирала набегавшие