Журнал Andy Warhol's Interview Россия Interview № 6 | Page 98

96/ Я ТАК ДУМАЮ
ЛЕТНЕЕ ЧТЕНИЕ, КАК ЗАГАР ИЛИ
ЗЕМЛЯ НИЧНОЕ ВАРЕНЬЕ, ДОЛЖНО
БЫТЬ НЕ НАПРЯЖЕННЫМ И ВКУСНЫМ.
НО ЭФФЕКТ ОТ НЕГО ДОЛЖЕН ДЛИТЬСЯ
ДОЛГО — ПОТОМУ ВЫБИРАТЬ НАДО
ТЩАТЕЛЬНО.
получившая Гонкуровскую премию. (Ее
Мишелю, сильно нелюбимому коллегами
по цеху и французскими журналистами
en masse, все-таки дали.) Уэльбек худож-
ник трудный, писатель сложный и мрач-
ный. Читать его лучше в определенном
настроении и состоянии, когда ты споко-
ен и уверен, что обе твои ноги твердо сто-
ят на земле. Иначе, чуть что не так, Уэль-
бек опрокинет тебя и попытается добить.
В ноябрьской Москве или мартовском
Питере я бы его никому рекомендовать
не решилась, а вот для серьезного летне-
го чтения — то что надо!
Прочтя, нет, проглотив роман Уэльбе-
ка, я поразилась, как в художественной
книге можно столь точно и ясно описать
мир современного искусства во всем его
разнообразии, со всеми его подводными
течениями, сложным рельефом берегов
и непредсказуемой розой ветров — такая
вот география. «Карта интереснее терри-
тории», — вместе со своим героем ут-
верждает Уэльбек и на мутно-оливковой
и грязно-серой поверхности мира совре-
менного искусства начинают проявлять-
ся топографические знаки — яркие чер-
вяки магистральных и местных дорог,
ведущих к славе, богатству или просто
к корму. Мосты из одной реальности
в другую, квадратики застройки цвета
евро, окруженные зеленью цвета долла-
ра, заветные названия-заклинания, обо-
значения высот, допрыгнув до которых
можно перейти на следующий уровень.
Уже на первой странице мелькнули
Херст и Кунс, а дальше понеслось-поеха-
ло: Роман Аркадьевич, Франсуа Пино
и Карлос Слим Элу, укокаиненный Бег-
бедер, Ларри Гагосян, Уильям Моррис
и Гропиус, Уорхол, Поллок, Отто Дикс,
Frieze и Art Basel, вернисажи и биеннале,
насморк, невроз, гражданская позиция,
грув, марки фотоаппаратов, цифровых
принтеров, штативов, объективов, бума-
ги и красок. Как всегда у Уэльбека, чи-
стейший вымысел сплетен с абсолютной
правдой в тугой многоцветный телефон-
ный кабель.
Жизнь и карьера главного героя Джед-
да Мартена выглядят донельзя типич-
но — неполная буржуазная семья, само-
убийство матери, частный пансион,
Эколь де Боз-Ар, эпизодическая работа
фото графом, первая выставка «Карта
и территория», где художник показы-
вал переснятые им фрагменты карт
«Мишлен», русская красавица из того
же «Мишлен», ставшая его любовницей
и выставку ему в мгновение ока устроив-
шая, и галерист Франц, что обосновался
на закрывшемся заводе в округе. Первые
деньги, вторые деньги, третьи деньги, ка-
рьера, плавно набирающая обороты, ров-
но до дня, когда Джедд, уже взрослый
и вполне состоявшийся художник с мето-
дом и репутацией, возвращается к масля-
ной фигуративной живописи средних
форматов — и она приносит ему настоя-
щую мировую славу и настоящее вось-
мизначное богатство.
Именно к этой серии так называемых
корпоративных портретов и принадле-
жала работа «Дэмиен Херст и Джефф
Кунс делят мировой арт-рынок», описа-
нием которой Уэльбек начинает свой ро-
ман. Мне сразу невольно вспомнились
большие постановочные полотна Джона-
тана Уотериджа, британского гиперреа-
листа, ставшего большой звездой пос-
ле последней Венецианской биеннале —
Пино его покупает аж на корню, работ
десять в Палаццо Гритти показывал.
По воле Уэльбека его герой проходит
через испытания одиночеством и неуве-
ренностью, теряет любимую и отца, мо-
нотонно и скучно живет в современном
Париже и в конце концов удаляется
от мира в собственное заросшее лесом
и разнотравьем поместье, закрываясь от
людей на долгие-долгие годы. И тут-то
выясняется, что все повествование ведет-
ся примерно из сороковых годов этого
ствовал — давно. Вкладывая рассказ
о подходе Уильяма Морриса в уста отца
Джедда (умирающего от рака прямой
кишки, архитектора Жан-Клода Марте-
на, который при жизни не был особенно
близок с сыном), Уэльбек выражает свое
мнение о том, что должно и не должно
происходить в этой области.
Уильям Моррис, дружок прерафаэли-
тов, твердокаменный социалист, писав-
ший пламенные статьи в профильные ле-
вые газеты и журналы, выступавший на
каждом митинге, дававший приличные
денежки на текущую партийную работу
и грядущую революцию, основал един-
ственное в своем роде утопическо-социа-
листическое предприятие, занимавшееся
тем, что сейчас назвали бы дизайном или
прикладным искусством. И вот оно-то
было прибыльным с первого денька, в от-
личие от всего остального, созданного по
мотивам снов Веры Павловны. Он наста-
ивал на том, что, во-первых, нет и быть
не может разделения искусства на при-
кладное и высокое, — вот что было бы не-
дурно усвоить некоторым отечественным
критикам и кураторам псевдолевой ори-
ентации. Во-вторых же, недопустим раз-
рыв между замыслом и воплощением,
а вот это — камушек в огород большин-
ства успешных и модных, с их стаями ас-
систентов и фабриками по воспроизвод-
ству нетленки.
Херст и Кунс действительно раздели-
ли современный арт-мир. Кунсу доста-
лись секс, фан и китч. Херст остался со
смертью, трэшем и цинизмом. Так вос-
принимает и декларирует этот раздел
Уэльбек. Да, смерть — главная тема в на-
шем то медленно, то быстро умирающем
мире, поэтому тот, кто с этим привычно
работает и сделал это магистральной те-
мой творчества, как тот же Херст, всегда,
нет, простите, до конца останется в выи-
ХЕРСТ И КУНС ДЕЙСТВИТЕЛЬНО РАЗДЕЛИЛИ
СОВРЕМЕННЫЙ АРТ-МИР. КУНСУ ДОСТАЛИСЬ
СЕКС, ФАН И КИТЧ. ХЕРСТ ОСТАЛСЯ СО
СМЕРТЬЮ, ТРЭШЕМ И ЦИНИЗМОМ. СМЕРТЬ —
ГЛАВНАЯ ТЕМА В НАШЕМ ТО МЕДЛЕННО,
ТО БЫСТРО УМИРАЮЩЕМ МИРЕ.
века! Джедд-то, оказывается, признан-
ный мировой классик, Франция вместе
с лучшей частью Европы за годы его за-
творничества прекратила индустриаль-
ное развитие, покончила с иммиграцией
и занялась сельским хозяйством и туриз-
мом. Классик в последние годы жизни
создавал видео, фиксирующие физиче-
ское разрушение фотографий близких,
применяя фотошоп и морфинг. Оптими-
стическая картина, не правда ли?
То, что с современным искусством
явно что-то не так, болезненно чуткий
к любой патологии и изъяну Уэльбек
должен был почувствовать — и почув-
грыше. Современное искусство все даль-
ше и дальше оказывается на территории
смерти, не имея при этом ее карты.
Пройдет десяток лет, и художник ока-
жется в одной радостной упряжке с па-
тологоанатомом, похоронным агентом
и таксидермистом (который вовсю уже
на искусство пашет), но уже сейчас имен-
но эта эсхатологическая, впрямую свя-
занная с постоянной фиксацией конца
времен, функция современного худож-
ника делает его фигурой непонятной,
мар гинальной и мрачно-отстраненной.
Вот оттого-то, наверное, и не пишут про
художников книг.