Пока я говорил, песик приподнялся, сделал, пошатываясь, несколько шажков и опять вытянулся на ковре. Он не проявил ни малейшего интереса ни ко мне, ни к тому, что его окружало.
Перед уходом я снабдил его хозяйку салициловыми таблетками.
— Они облегчат его состояние, — сказал я. — Если улучшение не наступит, позвоните.
И она позвонила — на вторые сутки.
— Вы не приехали бы посмотреть Джошуа еще раз? — сказала она. — Он меня очень тревожит.
Песик был все таким же. Он уныло лежал на коврике перед камином и, положив голову на лапы, глядел на огонь.
— Ну-ну, Джошуа! — сказал я. — Тебе должно было стать лучше.
Я нагнулся и провел пальцами по жесткой шерсти, но на это, как и на мои слова, он не обратил ни малейшего внимания. Точно меня вообще не было в комнате. Миссис Ридж сказала огорченно:
— Он все время такой. А вы ведь помните, каким он был!
— Да, на него никакого угомона не было! — И мне вспомнилось, как он оживленно прыгал вокруг меня и не спускал глаз с моего лица. — Очень странно.
— И еще одно, — продолжала она. — Он ни разу даже не залаял. И это меня особенно пугает: он же всегда был таким отличным сторожем. Он лаял, когда приносили первую утреннюю почту, он облаивал молочника, мусорщика — ну всех! Нет, он по пустякам не тявкал, однако всегда давал нам знать о появлении посторонних.
— Да... — Я помнил и это: бодрый лай за дверью, когда я нажимал звонок.
26