35
ЗВЁЗДЫ В АТЛАНТЕ
Ольга Остроумова с мужем Валентином Гафтом
ным языком, не каким-то высоким штилем. Но они – другие и это чувствуется, и в том чудо абсолютное. И зрители нас воспринимают потрясающе. Мы уже лет десять играем « Белую Гвардию ». Полный зал. И даже, когда приходят старшеклассники … Поначалу их слышно, какой-то смех в зале, шепоток. А потом … затихают. Затихают и начинают слушать. И, мало того, у спектакля, не у фильма, есть фанаты и фанатки, которые по сто раз ходят – молодые! Вот это мне очень дорого. Ведь это – не про них, не про нас, это от них очень далеко. И, если им нравится, – вот это и есть самое замечательное, а не только, как мы это сыграли. Это такой спектакль, что мы, актеры, вплываем в него, как рыбы.
– Многие ваши американские зрители уехали из Советского Союза пятнадцать-двадцать лет назад. Они хорошо помнят Россию прежнюю и совсем не знают нынешнюю. Как бы вы описали ситуацию в стране. Я имею в виду не столько политику и экономику, сколько исскуство.
– Вы помните, было время, когда газеты и телевидение были интересней, чем театр. В девяностом – девяносто пятом годах отхлынул народ от театра. И тогда стали народ завлекать, оголяться или что-то в этом роде. Даже академические театры пошли на поводу. В каких-то там спектаклях, не во всех, конечно. А сейчас прошло это время. Хотя сказать, что сложилась ситуация, когда государство сильно занято искусством, нельзя. Но цензуры нет, конечно. Играть можно все. Но на этом фоне всплывает очень много пены дурацкой. Что хочешь, значит – кто хочет ставит что хочет. Я, вообще, считаю, что во все сложные – переходные – времена надо ставить классику. Она не подведет, потому что она – про все. Она уже отстоялась. На то она и классика. Было время, когда шли на сиюминутное что-то. И это прошло. Ну, а то, что на культуру выделяют денег мало – мало. А сейчас вообще готовят какую-то реформу, которой все театры пугают. Чтобы театры выживали сами. А театры не могут сами выживать, без дотаций государства, не могут. « Ну, хорошо, – говорят, – останутся те, кто выживет ». Такое отношение к искусству пугает. Просто превратиться все в криминал.
– Что для вас антреприза – возможность поиграть то, что хочется?
– Нет, скорее, возможность поездить, возможность подзаработать денег, каких в театре не заработаешь. Хотя я, вообще, редко соглашаюсь. Я была в Америке только с антрепризой Михаила Казакова, мы не были в Атланте. Ну, Казаков режисер солидный. Конечно, для антрепризы берут материал « полегче ». Во-первых, чтоб не возить с собой много декораций и костюмов. Но все равно выбираешь. В сегодняшней пьесе, например, есть искренность, человечность, то, что отзывается в душе женщины. Хотя я слышу и здесь, и в России смех мужчин из зала. Узнают себя, что ли. Для меня всегда должно быть что-то, что меня трогает, что меня может взволновать, значит и любую женщину в зале. Пьеса должна вызывать какой-то отзвук, не просто быть комедией положений, где просто трюки, трюки … Здесь и в Москве люди смеются и плачут одинаково. Я люблю театр с его переживаниями, с его причастностью, а не созерцанием. Созерцать можно балет. А драматический театр должен сопереживать. Мне так кажется.
– Есть роли, которые вы бы хотели сыграть?
– Всю жизнь меня об этом спрашивают. Вы знаете, я никогда не загадываю. У меня никогда не было определенной мечты. Я принимаю то, что есть. Я могу отказаться, и в театре тоже. У меня уже статус, когда я могу выбирать. Ну-у, я просто что-то не выберу. Я не из тех актрис, которые сами ищут режисера, театр, заставляют театр над этим работать. Нет. Как-то мне везло всегда. Я играла в театре Гамсуна, Лопе де Вега, Жана Ануйя, играю Чехова « Вишневый сад ». Теперь играю пьесу Михаила Рощина автобиографическую. Есть у него такая замечательная пьеса, действие которой происходит в середине прошлого века, когда автор был мальчишкой. Взросление поэта на фоне советской эпохи. Очень трудно и нтересно очень.
Конечно, в театре должен быть поиск новых форм, как еще Чехов говорил устами Треплева. Всего этого сейчас очень много у нас в Москве. И новые формы и молодая режисура пришла. Может быть только через несколько лет мы поймем, настоящая она или так, пена какая-то. Все можно, как в опере. Можно на голове постоять. Но, мне кажется, театр о вечном должен говорить. А проблемы вечные никуда не денутся, пока жив человек. Они для всех одни.
Партнеры Ольги Михайловны все чаще заглядывали в дверь, времени до начала спектакля оставалось всего ничего. Мы распрощались … А потом был Спектакль! Француженка по имени Нат все порывалась выбраться из семейно-застольного плена и улететь, улететь куда угодно, пусть даже в совершенно незнакомый город со странным именем Акапулько. И зал сопереживал, грустил и смеялся. И мужской смех был отнюдь не тише. И были цветы после занавеса. А назавтра я ловил себя на том, что улыбаюсь, вспоминая вчерашний праздник …
|
– Почему же Атланта – « тяжелый » город?
– Я не знаю. Жизнь везде сумасшедшая. Но те чувства, которые ты испытываешь от игры настоящих актеров, – как можно жить без этого? Это же – потребность, как дышать. Концерт – это шоу, это полегче. А театр заставляет человека подумать. Иногда это необходимо – остановиться на бегу и задуматься. Лень – вот, что мешает. Допускаю, иногда тема привезенного спектакля не очень интересует публику. Например, на мой взгляд, Ширвиндт и Державин привозили такой спектакль. Но как играли! Как играли! И, если уж так, надо пойти, посмотреть, чтобы составить свое мнение. Еще говорят: « Вот, если бы спектакль был в воскресенье!» Не получается в воскресенье. Но с января
|
до марта всегда можно заранее окно выкроить. Человек покрывается – я прошу прощения за резкость – плесенью, сидит в своем болоте – диван, TV. Очень хочется не потерять то, что привезли оттуда.
– И что дальше? Вы намерены, « сжав зубы », продолжать « миссионерскую » деятельность?
– Каждый раз я спрашиваю себя:
« Зачем?» – Ну, и зачем? – … и каждый раз думаю: « Ну, еще разок ». Притом, что выступления планируются заранее. Что дальше? Вот в мае приезжает Максим Галкин. Здесь я думаю, проблемы с билетами не будет. В июне уникальный певец и композитор Витас, привозит программу « Песни моей мамы 2 ». Это ностальгия по молодости. Очень советую сходить.
|
А что потом? Будет ли следующий спектак ль – под вопросом. Вот теперь я вынуждена снять прекрасный спектакль московского Театра Луны « Ночь нежна » по пьесе Фитцжеральд. Это уже труппа актеров – 25 человек. И продюсер не имеет права рисковать. Это грустно. Для нас русская культура остановилась на моменте времени, когда мы уехали. А там культура не останавливалась. Неужели не интересно составить свое мнение о том, что там происходит? Не верю.
« Человечество делится на три категории: на тех, кто читал « Братьев Карамазовых », на тех, кто собирается прочесть « Братьев Карамазовых » и на тех, кто никогда не прочтет « Братьев Карамазовых ». В какой категории мы?..
|
Светлана Лещенко |
№ 4( 21) апрель 2005 г. www. RUSSIANTOWN. com
35