ТРАДИЦИИ И ПРОРОКИ
ещё глоток, много-много глотков— я обескровлен и наполнен, я всё это вечно растущее, сосущее, друг друга поедающее, сношающее и умирающее, но вечно живое и непобедимое, как сама вечность. Насосавшись, девушка— уже зелёная жена, пьяная, мудрая, бескомпромиссно-ветреная фея самого древнего ритуала жизни— целует меня в губы долгим, но неглубоким поцелуем, и я снова падаю, но уже... [...]
... Дева улыбается, потому что дева знает всё, и она была уже всем и, наверное, не раз ещё будет. Она по-прежнему прочно стоит на своих прекрасных ногах молочно-звёздного цвета на покорной ей тверди и ласковыми гибкими руками нежно гладит уютно устроившееся в её объятьях Бытие.
... ה— доносит вместе с лунным светом в открытое окно дыхание самого загадочного, но вместе с тем понятного свидания моей жизни.
Суббота. Сатурн Земли. Идея вырождения формы и освобождения содержания. Идея поля. Управление проявленным миром через время и протяжённость. Идея конечности материи / энергии. Коллапс материи через абсолютную доминанту— чёрные дыры. Идея мировой инерции. Преодоление материальных преград.
Не перестаю задаваться вопросом— зачем это всё? Вся эта полоса препятствий из бессмысленных лабиринтов сути, свинцовых оков повседневности, которые зачемто( кому?) нужно непременно преодолевать; назойливые психопомпы в человеческом обличье и плохо маскируемые боты в облатках обстоятельств профанной обусловленности. Все эти люди— разные, другие, далёкие, но теперь— беспомощно, бесповоротно— близкие; назойливые, но желанные— зачем они? Единожды клеймённый тавром избранничества обречён на вечное служение собственной гордости, гордыне смертника, судьбе шахида перманентной революции духа. Эта выкручивающая суставы нормальной человеческой логики священная война за суверенный примат смысла моего звёздного Я— исходит ли она вообще из этого самого, или какого-нибудь другого, смысла? Я с кристаллической ясностью страдальца за веру вижу, что здесь и сейчас, и что будет в осознаваемом, хоть каким-либо образом прогнозируемым будущем— будет всё, но сначала будет боль, радость боли и отчаяния, экстаз разочарования, рутина чуда и меланхолия преодоления рутины. Будут чёрные ночи души— такая ночь станет теперь моим самым надёжным и искренним спутником, пока дурашливый, почти лишённый всякого понимания окрестностей всадник на молодом, с вечно удивлённым выражением морды белом верблюде, бредущем нога за ногу по чёрным, как сама вечность [ или как сама верность!], камням зловещего ущелья, ведомый единственной на бездонном небосклоне звездой, не выйдет в утро и не проснётся от душераздирающего крика радости самообретения. Этот вопиюще бессмысленный и наивно женственный парень— он вначале или в конце? И зачем все эти, кажущиеся себе и срединному, изъеденному червоточинами смыслов миру мудрыми люди так настойчиво намекают мне, что сами не знают ответа? Самоуничижение ради самообретения, паучий кокон ради глотка свежего воздуха... Что там, в
196