ТРАДИЦИИ И ПРОРОКИ
И у каждой были в арсенале какие-то свои приёмы и средства, не присущие другим, каждая по особому пахла, отличалась оттенком кожи и деталями фигуры, но эти подробности мне уже не воскресить в памяти. Я могу лишь надеяться на последующее частичное вспоминание; я чувствую, что в забытых мной деталях укрыты какието очень важные тайны. Но до них ли мне сейчас, мой бог? С последним спазмом на последней самке барабан умолк. Покой? Покой?? На мгновенье я поверил в это и попытался провалиться в сон, убежать из этой реальности пусть даже ценою всех воспоминаний, но в глубине души я не верил, что всё закончится на этом. По-моему, я с самого начала знал, к чему всё придёт, знал, лишь только осознал себя связанным на этой поляне, какой будет кульминация всей оргии, какое главное блюдо уготовано на этом пиршестве. Негромко зашелестели кроны— я ещё подумал сначала, откуда ветер?— и лианы, частично втянувшись в них, сначала заставили меня встать, а потом и вовсе невысоко приподняли над землёй. Вот теперь я был по-настоящему распят. Я посмотрел туда, где только что играл барабан: ко мне, улыбаясь, надменной, но лёгкой поступью через поляну шествовал мой чудовищно красивый бог. Его хуй— его совершенство света— не оставлял никаких сомнений в том, что произойдёт в следующую минуту. Я ждал его с ненавистью и восхищением, и я оказался готов. Я простил тебя, бессовестный демон, как ты не раз прощал меня. Так я уснул в мире женщин, чтобы проснуться в мире мужчин.
Что, феникс, передумал? Полежи ещё немного, растерянная пригоршня пепла, послушай.
Я проходил ещё многие числа, щедро тратя тайную науку своего повелителя, и это его радовало. Были числа большие и были повторения малых. Некоторые оргии до сих пор изумляют— как сумел, как выжил, как превзошёл?— светлому уму это кажется совершенно непостижимым. Однажды я даже развратил поочерёдно каждую дриаду твоих, рогатый брат, пятнадцати дубов; ты ворчал, но смотрел снисходительно.
Другие дела мои, напротив, были почти точным повторением предыдущих, отличаясь лишь нюансами моих переживаний. Разве что больше не повторялась битва с неистовыми амазонками, да сестринский шатёр уже ни разу не украсил священную поляну: есть нечто, что можно пережить всего лишь раз, будь то зверю или богу. Иные же оргии я не открою, не облеку в слова даже в немом монологе, и не из ложного высокомерия избранного, а лишь потому, что они до сих пор лежат за пределами моего понимания.
В ожидании шести я поставил на поляне роскошный шатёр. Я окурил его праздничными благовониями, приготовил угощение и вино, омыл и умастил своё тело. Ты помогал мне, мой царственный брат и повелитель, сноровисто и деловито раздавая указания подручной нежити, наставляя и обучая меня, словно бывалый аристократ несмышлёного княжича.
Ты облачил меня в нарядное платье из прохладного лёгкого шёлка цвета утреннего неба с золотыми таинственными письменами по подолу и вороту. Я был препоясан широкой изумрудной лентой, к которой крепились ножны чистейшего серебра,
208