АПОКРИФ-91: 06.2015 (C5.1 e.n.)
Кто так делает? Исследователь вырос, поступил в университет и, изучая этнографию,
узнал об аналогичных инициатических ритуалах в примитивных обществах, где дети,
достигшие необходимого возраста, изгонялись из своей деревни для возвращения
домой взрослыми — новыми людьми. И — о чудо! — бред рассеялся, напускной по-
вод поступка отца уступила место очевидной, но скрытой причине. То же самое и с
феями: именно их «опека» обеспечила Мелефисенте возможность постоянно прово-
дить время с Авророй и запечатлеться в её представлении в качестве крёстной мате-
ри. Снова неважно, преследовала ли таковую цель сама Малефисента: главное, что
эта цель достигнута, и девочка полюбила её больше, чем отца.
Чем это отличается от планов, разыгрываемых Боргманом в качестве нище-
го/садовника? Он рассказывает детям сказки на ночь, гномы Паскаль и Людвиг дела-
ют на их спинах надрезы (проводят обряд инициации), и вот — дети любят лесного
пришельца намного больше, чем своих родителей, которым уже нет места в их но-
вых жизнях. Раз нет места — надо избавиться от лишних людей. Рихард с Мариной
отправляются на дно озера, а Стефан (как король) удостаивается более яркой смер-
ти: он падает с башни собственного замка. В сущности, место смерти ведь снова од-
но и то же: в нём встречаются символы свободы протагониста и антагониста. Для
Стефана свобода от природы обретается в его замке, для Рихарда и Марины таковая
— в их доме и саду, то есть организованной, социализированной природе. Свобода
Малефисенты от социума, как уже было сказано — это полёт, а свобода Боргмана —
жизнь в его тайном подземелье. Когда король Стефан падает с вершины замка (а мог
бы летать — не упал бы!), а умерщвлённые супруги встречаются на озёрном дне (то
есть — ниже уровня земли), получается, что они не выдержали встречи с настоящей
природой, которую пытались подавить. «Страшно впасть в руки Господни», — писал
как-то апостол.
Наконец, дети со шрамами на спинах отправляются на встречу с собственной
сущностью, как и Аврора, ставшая королевой леса (в конце фильма говорится, что
она объединила два враждующих царства, но мы-то видим, что коронуют её огром-
ные дендроиды, которые ещё вчера запросто истребляли королевских солдат, при-
шедших в лес за грибами). Почему лесные демоны так жаждут человеческих дети-
шек? Потому что ребёнок пока не «испорчен» социумом, и его можно вырастить, как
угодно. Это действительно высший триумф природы над стариной-Аристотелем с его
дряхлым «политическим животным». Фактически (если понимать детей как продол-
жение их родителей), природа убивает человека, забирая с собой его несоциализи-
рованную часть. Прекрасно.
Вот, собственно, и всё сходство. Но почему фильмы настолько разные? Я не хо-
чу говорить о том, что в «Боргмане» спецэффектов не больше, чем в «Татарской Пу-
стыне». Речь не о том. Загвоздка заключается в отношении к главному герою: когда я
досмотрел Бормана, у меня было такое чувство, что главный герой — дьявол, Мале-
фисента же показалась мне милой барышней, которая долго страдала, а теперь
наконец-то нашла себя и освободилась — и это вызывает радость у зрителя. Разве не
похожие чувства посещают каждого при просмотре этих кинокартин?
Поразмыслив над символизмом, используемым в «Малефисенте» и «Боргмане»,
я пришёл к выводу, что самая яркая разница выражена через... пол персонажей. Ах,
какая пошлость, скажете вы — опять эти гендерные склоки, опять вся штука в том,
151