ТРАДИЦИИ И ПРОРОКИ
лать нельзя с животным , на какой бы ступени развития оно ни стояло . Это я утверждал , утверждаю и буду утверждать . Они напрасно думают , что террор им поможет » [ 4 ]. Напомним , что говорил это алхимик-Преображенский , заводя Шарика к себе в квартиру — с единственной целью — чтобы совершить величайшее насилие над природой . В этом ключе духовного блуда профессора и завершается роман . Шарик просыпается и , мучаясь от головной боли , видит своего « благодетеля » снова за работой . « Пёс видел страшные дела . Руки в скользких перчатках важный человек погружал в сосуд , доставал мозги , — упорный человек , настойчивый , всё чего-то добивался , резал , рассматривал , щурился и пел : К берегам священным Нила ...» [ 4 ]. Конечно же , Шарик проснулся и мог рассматривать работу Преображенского не сразу после своей операции , а через время . Это говорит об одном : отчаявшись после явной неудачи , настойчивый профессор снова взялся за своё . Профессор Преображенский так и не стал « Христом », « Золотом » — он остался в области « малого делания », направленного на трансформацию « металлов », но не собственной души . Так и продолжает вечно безумный преобразователь Вселенной , напевая арию из « Аиды » ( тоже своеобразная отсылка к алхимическим практикам , ведь даже само слово « алхимия » происходит от греческого названия Египта — « Кемет », « чёрная земля дельты Нила » [ 1 , c . 179 ] — те самые « берега священные »), уродовать мир и вершить никому не нужные революции , ничего этим не добиваясь , каясь в ошибках и снова возвращаясь к началу своего пути . Профессор Преображенский — это Уроборос , змей , который кусает себя за хвост ( и змей-искуситель при этом ), символ дурной бесконечности , circulus vitiosus .
Интерпретированная через призму алхимического символизма , повесть частично теряет свой сатирический характер , связанный с конкретными историческими событиями , приобретая при этом универсальное значение для истории блужданий человеческого духа . Особенно актуальным такое прочтение « Собачьего сердца » является сегодня , когда мировая культура , приняв постмодернистскую личину , максимально отошла от своих метафизических основ , от своего « сердца », а человек , почувствовав себя владыкой технократического мира , аналогично максимально противопоставил себя природе . Человечество по-прежнему , и даже более , чем когда-либо , нуждается в духовном Преображении , в отказе от насилия по отношению к миру , в мудром смирении . « Человек намеревается взять на себя господство надо всей Землёй ... но готов ли человек как человек в своём прежнем существе взять это господство ?», — вопрошает Хайдеггер [ 10 , c . 63 ]. Ответ Булгакова определённо отрицателен . Как учит нас автор « Собачьего сердца », испытавший на себе ужасы государственных переворотов и бессмысленных смут , любое насилие , какую бы личину оно ни принимало , лишь творит зло , поскольку человек , внутренне не готовый к трансформации , всегда будет подавлен её бесформенной и потому губительной , разрушительной стороной . Отсюда мы можем вернуться и к сатирическому прочтению повести , снятому и дополненному теперь метафизическим символизмом : Шарик превращается в пьяницу Чугункина , дореволюционная Россия становится главным производителем пилюль Мурти-Бинга в ХХ веке [ 8 ], как тонко подмечает Чеслав Милош , а Вселенский Профессор Преображенский ведёт в свою « похабную квартирку » новую жертву — и так бесконечно . Этот старый « Фауст » — вовсе не Гермес Триждывеличайший , не « божественный преобразователь » ( Deva Nahousha ) [ 11 ], но величайший шарлатан , очередная ипостась профессора Воланда , приехавшего в Москву для ис-
76