его собственную жизнь? Шляхетство, ведь, было формою,, выработанною польскою общественною жизнью; общественное самоуправление,— это постоянная дель, к которой стремился украинский народ. Конечно, для южно-русских бояр выгоднее было принять польский порядок вещей— и они его приняли— но вместе с тем изменили и своей народности; опершись на чужой принцип, они почувствовали, ■что разошлись с жизнью своего народа и— ополячились: эта тождественность поляка и шляхтича, русина и народного человека и поныне у нас продолжается. Больно, право, смотреть на тщетные усилия нескольких отдельных лиц, которые хотят примирить народные интересы с польскими понятиями: они не находят нигде точки опоры и раньше или позже должны будут отречься от того или другого. Народ, ведь, всегда оставался вереи своей народности, или, правильнеє, самому себе; он, оставленный боярами, шаг за шагом отстаивая свое— и козацкими войнами и купными судами и гайдамацкими загонами, и когда наконец-— сбитый с ног, окровавленный, он был запряжен в шляхетский плуг, и тогда его не оставила его вечная думка— вечное желание реакции против шляхетского принципа, который, в его глазах, является наглою несправедливостью. Вслушайтесь, г. Падалица, в народную речь, в народную песню, пословицу,— вникните в живую, оригинальную логику любого из бывших ваших крепостных, и вы увидите, на сколько верно мнение, выраженное лучшим внатоком украинского народа:
Поки Рось зоветься Россю, Дніпро в море ллється— Поти серце українське З панським не зживеться.
И потому г. Падалица, не маните нас шляхетскими вольностями; мы вам скажем, „ козйух може й теплий, та не на нас щитий“ и притом, по духу нашего народа, вполне нам противный. После этого трудно не засмеяться, г: Падалица, над наивностью ваших вопросов: „ чем мы теперь вас обижаем, что мы делаем или думаєм недоброго для вас“... А вот что, г. Падалица: вы желаете увековечить в Южной Руси шляхетство; вы желаете задавить южно-русскую на-
107