36
Именно с приоритетом паники связано одно из важнейших, но в то же время
прошедших практически незамеченными философских событий – исчерпание
развиваемого экзистенциалистами учения о решающей роли трансгрессии в
преобразовании субъекта. Принято считать, что за трансгрессией следует
перерождение, метанойя, какой-то существенный прогресс субъективности. На
деле для субъекта нынешнего любая трансгрессия оборачивается паникой в чистом
виде, и экзистенциалистский аргумент, апеллирующий к неизбежным, но
преодоления
Принято считать, что за трансгрессией требующим
трудностям,
здесь
не
следует перерождение, метанойя, какой- срабатывает – субъект не
то
существенный
прогресс собирается ничего терпеть, он
немедленного
субъективности. На деле для субъекта требует
возвращения к статусу-кво. В то
нынешнего
любая
трансгрессия же время не стоит считать, что
оборачивается паникой в чистом виде, и это показывает
какую-либо
уплощение
экзистенциалистский
аргумент, регрессию,
характеристик
существования
апеллирующий
к
неизбежным,
но этой субъектности или же
требующим преодоления трудностям, отсутствие в ней ресурсов того
«онтологического
здесь не срабатывает – субъект не самого
на необходимости
собирается ничего терпеть, он требует мужества»,
которого
так
настаивали
немедленного возвращения к статусу-кво. религиозные экзистенциалисты,
чье учение запудрило интеллектуалам мозги настолько, что даже учение Лакана
нередко читается через аналогичную призму. Субъект, о котором идет речь, очень
быстро продвигается в ином, совершенно недоступном еще недавней философии
направлении: теперь он является субъектом, направляемым не столько радикальным
следованием за своим условным желанием, сколько постоянным исследованием
границ непостижимости желания Другого. В этом смысле насаждаемая поздним
модерном культура своеобразной заботы о своем желании во многом утратила
актуальность – даже предприятие психоанализа, чрезвычайно удачно долгое время в
нее укладывающееся, не может строиться полностью.
Эта смена приоритетности в субъектном построении еще не окончательно
воспринята гуманитарной средой. Более того, есть основания утверждать, что та же
философия – особенно некоторые из наиболее непримиримых ее политических
направлений, например, марксистского или анархистского образца – не успели
этот поворот осознать. По этой причине они все еще ждут от субъекта проявлений
героизма, подвига – например, против угнетения или во имя свобод – в качестве
высшей точки, наиболее яркой кульминации, оправдывающих все то, что протестная
повестка прочитывает как досадное бездействие этого субъекта в остальное время.