Михайловский даже выводит своеобразный закон, при котором гнев будет, расти пропорционально размеру электората.“ Представим себе собрание, положим, в 300 человек, перед которым говорит оратор. Допустим, далее, что волнение, ощущаемое оратором, может быть выражено цифрой 10 и что при первых взрывах своего красноречия он сообщает каждому из трехсот слушателей, по крайней мере, половину этого своего волнения. Каждый из слушателей выразит это рукоплесканиями или усиленным вниманием: в позе, в выражении лица каждого будет нечто напряженное. И каждый будет, следовательно, видеть не только взволнованного оратора, а и еще множество напряженно-внимательных или взволнованных своих товарищей по аудитории.
Это зрелище будет, в свою очередь, усиливать что называется в парламентах « движением »( зепзайоп). Положим, что каждый из слушателей получает только половину этого всеобщего возбуждения. Тогда его волнение выразится не цифрой 5, а цифрой 750( 21 / 2 помноженное на 300). Что же касается самого оратора, этого центра, к которому со всех сторон возвращается поток возбужденного им волнения с преувеличенной силой, то он может быть даже совершенно подавлен этим потоком, как оно часто и бывает с неопытными, неприспособившимися ораторами. Понятно, что в действительности лавинообразный рост волнения не может быть так быстр, потому что не каждый же из трехсот слушателей видит со своего места 299 взволнованных товарищей. Но общий закон процесса все-таки именно таков”.
Таким образом, в явлениях стигматизации и в других поразительных случаях влияния воображения на растительную и животную жизнь Михайловский видит переходную ступень между мимичностью, с одной стороны, и проявлениями подражательности в мелких житейских делах и в записанных историей и психиатрией нравственных эпидемиях— с другой. Пример же оратора, увлекающего слушателей даже до совершенного забвения действительности, представляет переход от случаев одиночного подражания Христу, казненному, палачу, роженице и т. д. к массовым движениям и до известной степени уясняет самый процесс заразы.
Попробуем разобратся
Вот Михайловский убедил нас в чрезвычайной силе и распространенности этого“ психического двигателя”, бессознательного или мимовольного подражания, остается только разрешить вопрос об условиях, при которых склонность к подражанию присутствует и отсутствует, появляется и исчезает, выражается с большей и меньшей силой: при каких, следовательно, условиях складывается то, что он называет « толпой »,— податливую массу, готовую идти « за героем » куда бы то ни было и томительно и напряженно переминающаяся с ноги на ногу в ожидании его появления.
“ Из каких людей составляется « толпа »? В чем заключается секрет их непреодолимого стремления к подражанию? Нравственные ли их качества определяют это стремление, или умственные, или какие Другие особенности?”
В четвертой части своей статьи « Герои и толпа », перед Михайловским встает дилемма:“ или подражательность не имеет ничего общего с симпатией, или симпатия не может служить основанием для теории нравственных чувств”, впрочем, ему здесь нет дела до систем морали, а потому он считает, что можно ограничиться простым замечанием, что различие между симпатией и подражательностью не так уже резко.
Рассуждая на тему подражательности, она“ даже в наивысших своих болезненных формах, есть лишь специальный случай омрачения сознания и слабости воли, обусловленной какими-то специальными обстоятельствами. Очевидно, что в этих специальных обстоятельствах должен находиться ключ к уразумению всех разнообразных явлений.