22 июня— начало Великой Отечественной войны
В 15 девчоночьих лет …
Моя бабушка умерла больше двадцати лет назад. Я её очень любила и, зная, что когда-нибудь в обозримом будущем нам суждена разлука, записала её голос и воспоминания на обычную кассету. Кое-что из записи напрямую относится к событиям войны.
Моя бабушка, Татьяна Савельевна ЖУ- МЕНКО, – труженик тыла, награждена медалью « За доблестный труд в годы Великой Отечественной войны ». Всю жизнь прожила в Кущёвке, в годы войны— в Большой Козинке; там работала в колхозе, а было ей 15 лет.
Льгот таким, как она, долгое время не давали. Бабушка потеряла на войне здоровье и была убеждена, что заслуживает такого же уважительного отношения, как фронтовики. Но, увы. Помню, чтобы без очереди посетить достопримечательности в Ленинграде, бабушка использовала дедушкино удостоверение. Благо, интеллигентные ленинградские кассирши его не проверяли … И только потом на тружеников тыла власть обратила внимание.
Оставшиеся в моём распоряжении воспоминания сумбурны, неполны, но, безусловно, будут интересны не одной мне.
— Мы жили бедно. Денег не было. Если займётся копейка, так мы её уже держимдержим … Мать всегда – в платочек заложит и спрячет. У твоего дедушки отец на войне не был, шапки шил, штаны. А за это то миску муки домой приносил, то яиц десяток. А у нас неоткуда было взять. Бывало, мамин отец яблочко привезёт( он жил в Славянске, который садами славился), а нас семь душ,— и делим на семь частей. Лижем каждый свою половинку, смотрим – кто съел, радуемся: « Ага, а у меня целое!»
Что мне запомнилось в войну? – Мать гулять не пускала. Скажет: « Никуда не пойдёшь »,— и всё. Потому что не с чего и не в чем. Что работала день и ночь. Это я хорошо помню. Работаю день, а на ночь на элеватор зерно везёшь. Только приедешь с комбайна, а тётя Дуся: « Танька! Сейчас на элеватор собирайся!» Я ей: « Тётя Дуся, да я ж сейчас только от комбайна пришла ». А мать, было, стоит да вмешается: « Ничё-ничё, Дуська, она поест щас и пиде ». Вот так с нами родители обращались. И мы никогда не ругались с ними. Батька на фронте, брат на фронте, дядьки на фронте. Надо идти хлеб зарабатывать и кормить армию! Так нас приучали. Хочешь – ешь, хочешь – не ешь, сиди голодный, а армию кормить надо.
Привезёшь зерно на элеватор, взвалишь на плечи полмешка и прёшь на гору по доске. Да как завалишься! А весовщик стоит да матом кроет – ты что, специально?! А потом зерно отправлялось на мельницу, потом на фронт. Четверо нас было девчат, кто возил. Никогда мы не разгружали каждая свою бричку – всё делали вчетвером. Выгрузим и поехали. « Поезжай ты первая!»— « Не хочу! Ты езжай!»— Никто не хотел быть первым. Ведущий не мог спать, а должен следить, куда направляется его бык. Но всё равно засыпали, хотя и пели, и танцевали. Заснёшь, быки разбредутся. Ночью проснёшься – где ты, кто его знает! Начинаешь кричать: « Девчата! Валя! Таня!» Сзываем друг друга, выезжаем на дорогу на заре и едем.
За год работы мне давали всего-то 40 килограммов зерна, больше всех, потому что и работала больше остальных. Но я требовала, чтобы нам с девчатами поровну зерно делили, а не так – одной 40, другой 35.
Когда война только началась, я ещё в школу ходила, попала к тётке Наташке, маминой сестре, в Гниловскую. А та, жалея своих детей, меня то за водой на Дон, то ещё за чем посылала. Бывало, несу воду на коромысле, подымаюсь на гору, а пулемёт с той стороны Батайска одно бьёт: та-та-та-та-та … Я взяла да рассказала крёстной моей сестры, тёте Марусе. Жили они с дядей Тимошей зажиточно, он бронь имел( был начальником железнодорожной станции), а детей у них не было. И тётя Маруся забрала меня к себе. Уж она-то меня никуда не отпускала – за руку водила. Два раза нам пришлось сидеть в окопе по 3-4 дня, потом неделю целую без отдыха и солнца. Там были запасы картошки, морковки, бурачка, еды, воды. Ведро стояло – кто по нужде хочет. Окоп был накрыт железом, но спасал только от пуль, от снаряда не спасёшься: попадёт – завалит. Как-то кто-то пришёл и говорит: « Вылазьте! Красная Армия здесь!» Второй раз с нами в окопе семья соседская сидела.
Когда я уехала, тётю Марусю убило. Она стеснялась на ведро ходить. Вылезла из окопа. А во дворе немцы ходили. Из боязни партизан дали очередь прямо по туалету. Ночью дядя Тимоша прикопал её в воронке от бомбы. А спустя время перенёс на кладбище. Запомнилось, как я эвакуировалась с тёткой Наташкой. Тогда по понтонному мосту вывозили многодетные семьи. В нашей бричке под брезентом девять душ детей было. Бричка движется( где-то в районе Ворошиловского моста), а понтон утопает под ней, и не видно, куда дальше идти. Я от страха кричала.
А ещё, помню, в Гниловской, ближе к Дону, хоронили убитых. Там такую яму копали! Шириной как многоквартирный дом и длинную … Тётя Маруся говорит: « Идём, посмотрим, может, там кто из твоих родных – Савелий Митрофанович( папа), Коля( брат), Федька( мамин брат) или Мишка ». Ты бы глянула, сколько там было мёртвых людей. То рука перевязана, то нога. Бинты видны. Кого-то, видно, расстреляли. Люди скирдами лежали один на одном! Скирдами! Глянула я, и заболело у меня сердце! Тётя Маруся насилу меня привела.
После войны съездила я к дяде Тимоше в гости. Он снова женился, дом новый построил. С бабушкой своей хорошо меня принял. Накормили, сумку наложили. Хорошие люди были …
Зося СИНИЦКАЯ
22ЧИТАЙ-Теленеделя № 2417.06.2025 г.
На страже Ваших интересов