приглашаем к разговору
Г
олос в телефонной трубке явно принадлежал женщине преклонного возраста. А
она и не скрывала – чего уже тут скрывать
– ей 83 года. Представилась по привычке именем-отчеством, потом поправилась: «А здесь
просто Фира. Знаете, мне осталось немного
жить на белом свете, и, возможно, следовало
бы унести всё это с собой, а не вспоминать
снова и снова. Но с чужим человеком легче
поделиться горем, да и, вообще, поговорить
об этом больше не с кем...
Конфликт в семье моей родной сестры, с
которой мы были очень близки с самого детства, начался совершенно неожиданно. Даже
предположить, что обыкновенная, на первый
взгляд, семейная ссора может завершиться
трагедией никто не мог».
права получила совсем недавно, опыта мало»
– говорила она.
Ту ночь они провели без сна. Сначала принуждали себя не принимать Танины слова и
поступок всерьёз. Потом единодушно решили, что, видимо, у Тани что-то не ладится с её
новым приятелем, и она просто выплеснула
на них своё дурное настроение. Однако всё
равно уснуть не смогли. Вставали по очереди,
подходили к окну, прислушивались к хлопанью машинных дверей... Но вот она пришла.
Непривычно громко, протопав по коридору,
зажгла свет в кухне и открыла холодильник.
Когда мать появилась там, Таня наливала себе
вино и не обернулась на звук шагов...
Никогда раньше она не пригубливала
вина... Даже не хотела попрoбовать... А тут... –
ПОНЯТЬ!
ПРОСТИТЬ?
Печальный рассказ Фиры передам с небольшими сокращениями. Он меня взволновал, да и
вряд ли кого оставит равнодушным.
«Мы со своими семьями эмигрировали из
Украины почти одновременно, но осели в
разных городах США. У каждой из нас росла
дочь. Наши девочки были одногодки, общались, но почему-то не сдружились. Они разные по характеру и темпераменту. Мне всегда казалось, что Таня, моя племянница, не
очень добрая, довольно резкая в своих суждениях, даже порой грубая. Сестре о своих
впечатлениях не говорила. Думала, она сама
всё это видит и понимает, чего ей душу травить. Отец относился к дочке построже, но
мама, как это часто бывает, всё прикрывала.
Семнадцатилетняя Таня была вне критики.
Острый конфликт, точнее, кошмар, начался,
когда девочка собиралась на свидание. Давид (Танин папа) неожиданно иронически
спросил: «Зачем ты надеваешь такую короткую юбку, что вся, извини, наружу?» Знаете,
он никогда не употреблял таких выражений,
не знаю, что это вдруг на него нашло... Но
слова вылетели... Резко обернувшись, Таня
вспылила: «Это тебя не касается... Впредь я
запрещаю тебе и маме вмешиваться в мои
дела и говорить дурацкие реплики».
Отец попытался объясниться, но дочь демонстративно повернулась к нему спиной,
оглядела себя в высокое зеркало, хлопнула
входной дверью, даже не обернувшись, чтобы ответить на обычный вопрос: «Когда вернёшься?» Для моей сестры это было ужасно.
Когда Тани не было дома, она ставила возле
себя часы и часто смотрела на них. Очень
волновалась всегда... «Она ж водительские
40
10 (146) октябрь 2015
именно это особенно взволновало Миру, она
никак не могла связать их ссору и вино. Они
не поговорили той ночью. Не получилось... Но
в комнате Тани ещё долго горела настольная
лампа, хотя родители хорошо знали, что уснуть со светом она не может... «Переживает...
Уже хорошо...» На душе полегчало... Следующие несколько дней в доме было непривычно
тихо. Семья не собиралась за обеденным столом, когда Таня приходила из колледжа. Никто
не обсуждал дневных новостей. За закрытой
дверью её комнаты было или подозрительно
тихо, или на всю громкость звучала музыка.
Таня это делала назло, зная, что мать и отец
не переносят барабанный грохот и мучаются
потом головной болью. Со временем Таня както, казалось, смягчилась, стала иногда выходить к столу. Но всегда или надменно молчала,
или, воспользовавшись любой возможностью,
грубила своим родителям. Поводом могло
послужить что угодно, даже привычный стук
ножа о тарелку вызывал её раздражение, которое Таня и не пыталась сдерживать. Однажды в сердцах она бросила в побледневшие
лица родителей самые обидные слова: «Ненавижу! Я вас ненавижу!». Мать окаменела от
ужаса: «Остановись, дочь! Подумай! Ты ведь
пожалеешь об этом завтра же...» Но ничто уже
не могло перекрыть поток ненависти... Когда разъярённая, она вылетела из дома, отец
схватился за сердце... Приехавшая «Скорая»
увезла его в госпиталь. Инфаркт... Мира забыла обо всём на свете, круглосуточно не выходила из госпиталя... Я дважды прилетала, чтобы хоть чем-то помочь сестре. Просьба у неё
всегда была одна: «Зайди к нам домой и приготовь что-нибудь Тане». Таня в госпиталь не
приходила, а мать очень беспокоилась о ней.
Когда Давид впервые открыл глаза, он спросил жену: «Таня? Как она? Где?» Он с трудом
обвёл глазами палату... Дочери в ней не было...
Когда Давиду стало лучше, Мира пришла домой ночью. Тани дома не было. На кухне стоял ворох немытой посуды. Холодильник был
пуст... Мира зашла в Танину комнату, подошла
к письменному столу, надеясь увидеть хотя бы
записку. И вдруг, случайно бросив взгляд на
компьютер, увидела русский текст. Это оказалось письмо киевской подружке. Мира знала,
что дочка не переписывалась с ней уже очень
давно. «Катюня, привет! Не удивляйся этому
письму. Просто надо выговориться, а никто
не поймёт так, как ты когда-то... Мои предки
совсем умом тронулись. Представляешь, они
уже сто лет спят вместе, влюблённые друг в
друга, целуются, приветствуя или прощаясь,
уходя на работу. Следят за каждым моим шагом, как полицейские, и требуют отчёта: куда
иду? Когда приду? Что надела? Отбрила отца
однажды как следует. Так он в госпитале теперь, матери лапшу на уши вешает, а она верит. Хорошо, что ещё никто не знает, что я беременна. Представляю, какой крик поднялся
бы в доме! С отцом ребёнка у меня никаких
отношений уже нет. На аборт идти боюсь...
Как ты думаешь, могу ли я сорваться в Киев и
у тебя переждать? Рожу, всё дешевле будет!
Нет, не волнуйся, я же не дура – оставлять его
себе». Письмо было явно не дописано.
«Сестричка, родная, что мне делать, посоветуй! Я просто с ума схожу от ужаса...» Mирин
голос в телефонной трубке дрожал, её сердце
тратило, как оказалось, свои последние силы,
невидимые слёзы я буквально чувствовала на
расстоянии. Что могла я ей посоветовать? Вернувшаяся из колледжа в неурочное время Татьяна застала мать, сидящую на стуле. Ничего
особенного ни в лице матери, ни в её позе дочь
не заметила. А Мира, желая только одного, чтобы дочка поверила в её искренность, говорила
спокойно: «Расскажи, что с тобой? На что ты
обиделась? Мы ведь волнуемся...Ты такая молодая, красивая... Мало ли что может случиться? Никого у нас кроме тебя нету.. Выговорись,
может, и тебе полегчает... Мы все измучились...»
А в ответ: «Не хочу ни о чём говорить! Всё ясно
– вы меня ненавидите. Вы не хотите понять, что
я уже взрослая. Меня нельзя контролировать,
как вы это привыкли делать. Я сама знаю, чего
хочу, и требую уважения».
У Тани началась истерика. Мира понимала,
что надо найти какие-то слова, чтобы помочь
ей. Но нет таких слов, не придумано, чтобы переплавить ненависть в любовь. Боль уже заполонила грудь. А Таня будто услышала невысказанное. Обернулась и сквозь слёзы увидела,
как мать валится со стула...
...На похоронах она везла впереди себя инвалидную коляску, в которой сидел сгорбившийся, совершенно седой старик, беспрерывно вытиравший мокрые затуманенные глаза. А
потом они вернулись домой, два осиротевших
человека... Самые родные на свете, и самые
чужие друг другу...
После похорон сестры я побыла у них дома
несколько дней, но наблюдать эту картину
было просто невозможно без слёз.
Таня старалась смотреть в глаза отца... Душой она рвалась ему навстречу, но натыкалась на его окаменевшее сердце. Она обхватила его руками, прижалась к худому, плечу... Но
рядом с ней был непривычно тихий и слабый
старик, в котором уже не было привычной
уверенности и мужской силы, готовой защитить, уберечь, отстоять... И именно сейчас Таня
поняла, всем своим существом почувствовала, что стала взрослой. Что приняла на себя
ответственность за жизнь отца. Словно услышав голос мамы, Таня подошла к маленькому
столику, положила в стоявшее там блюдце
таблетки из коробочек, пронумерованных
маминой рукой, налила воды и подала отцу...
«Прости меня, папа, прости, если можешь.
Прости, папочка... Мы вместе, поверь мне...
Мы вместе на всю жизнь...» Но он молчал. Время для него остановилось.
Перед отъездом к себе домой я пыталась
поговорить с Давидом о том, что Миру уже
не вернёшь, с дочкой надо помириться. «Она
предала все семейные ценности, предала самых родных людей, загубила свою жизнь и
жизнь нашей семьи... Как это можно забыть
и простить?!» Таков был его ответ. Я не нашла
слов и веских аргументов, чтобы возразить...»
Xoтя человеческой жизни нет цены, мы
зачастую поступаем так, словно существует нечто ещё более ценное. Думаю, уместно
вспомнить одну притчу
«Один монах сказал старцу:
– Не всегда легко узнать, в чём твой долг.
– Наоборот, очень легко, – отвечал старец. –
Это то, что тебе меньше всего хочется делать.»
...Человек по природе своей существо достаточно сильное. И всё же, порой, мы попадаем в ситуации, когда не можешь противостоять грубому натиску, хамству,
деспотизму. Причём всё чаще, как ни парадоксально, подобное случается... в кругу семьи, а самыми незащищёнными и уязвимыми
оказываются пожилые люди. Мы – семья – являемся самыми близкими и родными людьми,
и нам просто необходимо беречь, понимать,
уважать друг друга, заботиться друг о друге,
стоять горой друг за друга, обсуждать жизненные проблемы друг с другом... И тогда у нас
все получится, все будет хорошо.
Людмила БАРШАЙ
путь
www.russiantown.com