и не виновата вовсе. Теперь настало время вынести весь старухин хлам, сделать небольшой ремонт и можно вздохнуть спокойно. На субботник по очистке жилплощади была организована вся семья. Дети сваливали в мешки старухины вещи, которых оказалось немало. Люда подивилась тому, с каким безразличием старуха относилась к довольно дорогим вещам. Вот, например, лисья горжетка, шуба панификсовая, все сгнило, рассыпалось. Мехам воздух нужен был, уход, а эта дура старая их в целлофан упаковала. Иришка нашла альбом с фотографиями. Снимков было немного, но на одном из них стояла, облокотившись о колонну, смуглая черноволосая женщина с удивительными глазами вроде больших маслин, которые приносил папа с работы, когда он разгружал греческие суда. Фотография была не такая, как сейчас делают, а жесткая и толстая, вроде картона. Внизу и на обороте красивыми буквами значилось“ А. Вознесенский и К. Князев. Фотография и Литография в Симферополе. Высочайшие награды Государя Императора, Его Высочества Эмира Бухарского и Королевы Сербской”. Иришка продемонстрировала матери свою находку. Та всмотрелась и узнала,- Ты глянь, так это ж Мадам, точно. А ничего себе была. Навроде актрисы, какой. А расфуфырена то как, шляпа, перчатки. Какой же это год то? Гляди, это прямо перед революцией. Надо же, точно барыня.- А я буду такой,- спросила Иришка и уточнила,- когда вырасту? Валерка залез под кровать и выудил оттуда тапок, старый календарь и связку ключей. Людка прикрикнула на него, чтобы перестал пыль пузом собирать. Нечего там лазить, все выкинем и баста. Ее хозяйский глаз остановился на связке ключей. Среди нескольких ржавых и, видимо, давно бесполезных, был один, который она не могла не узнать. Точно такой она спрятала у себя в комнате за плинтусом. Ей опять стало не по себе. Так что же это получается, старуха сама дверь и открыла, а, может, все же дверь не была заперта? Для верности Людка попробовала открыть и закрыть дверь найденным ключом, и ей это удалось. Но еще она заметила, что нет на связке маленького английского ключа от входной двери в квартиру, а на той был. И это ее успокоило. Значит, старуха, хоть и не могла из дому выйти, с голоду бы не померла- вона сколько еды в Людкиных ящичках- и тебе макароны, и картошка, и масла топленого банка, а в кладовочке- чай, сахар. Так что, никто вас, дорогая, голодом не морил. Оно, конечно, сильно вы щепетильная были, могли чужого не взять, но если бы припекло, как миленькая, наелись, напились … Мадам Дубирштейн уже не могла на это ответить, да и вряд ли бы стала. За долгую жизнь она ни разу не нарушила две заповеди – не лезть в чужую душу и чужой шкафчик. В общем, можно было с ней жить, но Люда считала по-другому. Вскоре, тяжелое соседство забылось. Комната была отмыта и перекрашена, и жизнь потекла своим чередом.
***
Аркадий Повзиков. Отрывок из романа « Вероотступник »
На следующий день Талат выглядел взволнованным, как пациент, которому придется лечь на операционнный стол. Калид волновался тоже, и не потому, что ему предстояло вернуться к практике, которой он не занимался долгие годы, он ожидал встречи с Назирой.
48