Теперь я несколькими штрихами набросаю Герин портрет. Конечно, очки. Взгляд тревожный, ниспадающий. Нос продолжительный, вялый. Волосы и уши вислые. Фигура щуплая, сутулая. Штаны короткие, широковатые, с пузырями. Из-под них видны излишне светлые носки, а в зимнее время- кальсоны. Полуботинки древние, сильно стоптанные набок. Особая примета- седая прядь. О ней- отдельно.
До Канады никакой седой пряди у Геры не было. Когда папаша первый и последний раз в своей жизни четко и определенно выразил свое отношение к их иммиграции предсмертным хрипом, он некоторое время лежал дома. Трясущийся от страха Гера на цыпочках зашел в комнату с покойником, чтобы взять оставленные там очки. И в это время папа довольно раскатисто пукнул. Вы когда-нибудь слышали, чтобы покойники пукали? Гера от ужаса тоже испустил дух. Не так, как родитель до этого, а как уже после- только что... Ну, вы поняли. А потом с необычной для него резвостью выкатился из комнаты. На следующее утро, глянув на сына, мама квохтнула раз в десять громче обычного и замахала руками, как перепуганная курица крыльями. Гера приподнял завешенное черной маминой комбинацией зеркало и увидел над своим юношеским прыщавым лбом первое истинно мужественное приобретение.
Надо сказать, что седая прядь- этот небрежный мазок шаловливой художницы-судьбы- придал облику юноши самобытность и очарование. С этого момента он стал замечать на себе внимательные женские взгляды. И... еще глубже увяз в робкой застенчивости.
Чем еще может быть занят в жизни такой пентюх, как ни учебой! На что он еще годится! Естественно, Гера учился. Долго и нудно. Сначала английскому, а потом- многообещающему ремеслу бухгалтера, курс которого включал в себя и компьютерные премудрости. Чтобы " мальчик " имел все условия для успешной учебы, мама опять встала на уши и купила своему чаду компьютер. И вот это-то его чуть не сгубило.
Когда по вечерам Гера священнодействовал за компьютером, мама испытывала восторг и трепет. Она не решалась даже приблизиться к столу с чудесным прибором. Но если бы она это сделала, то была бы шокирована, во-первых, знакомой кириллицей на экране, а во-вторых, крайне порочному содержанию сложенных из нее фраз. Дело в том, что Гера открыл для себя Интернет и с головой нырнул в его океанскую муть.
Он читал тексты, разглядывал картинки и все больше осознавал, что до сих пор не жил в том смысле этого слова, который вкладывают в него большинство граждан обоих полов. А Интернет бурлил страстями. На " чатах " тусовалась молодежь, обмениваясь репликами из непонятных жаргонных слов. Люди постарше, забыв стыд и совесть, направо и налево бросались такими выражениями, которые постеснялся бы употреблять даже дворник. Из всех щелей перла обнаженная женская плоть, и было в ней много такого, о чем раньше Гера и не подозревал. Но доконали его стихи нью-йоркской поэтессы Ольги Аникиной. Они были прекрасны, печальны и... недоступны сопоставлению с личным опытом:
... Льется занавес мелодий, упоителен и сладок, даровитый композитор бередит благоуханье и выискивает ноты в скользком царстве алых складок, все заметнее пьянея от неровного дыханья. Раздавая опахала, ходят ласковые слуги, слепо щурятся глазницы из темниц оторопелых, аромат совокупленья, безучастный и упругий, глушит запахи свиданий- прошлогодних, перепрелых. Это место для утраты. Милый ангел, где ты, где ты? Шепот мечется по кругу, неудачлив в откровеньи, смутно грезится прохлада, и струится из манжеты
25