писатель
www. russiantown. com
Äàâèä Ìàðêèø( р. 1938) – русскоязычный еврейский писатель, с 1972 г. живущий в Израиле. Его романы, повести и рассказы переведены на многие языки мира. Широкое признание снискали романы « Чисто поле », « Легкая жизнь Симона Ашкенази », « Шуты », « Поле-полюшко » и « Стать Лютовым ». Как сказано о Маркише в « Лексиконе русской литературы ХХ века » Вольфганга Казака, « Маркиш талантливо ведет повествование, в котором относительно самостоятельные части соединяются в роман благодаря фигуре главного героя ». Татьяна Бек, встретившись с писателем в Израиле, расспросила его о началах и перспективах, о том, как сосуществуют в его прозе две разные страны, о только что вышедших в свет в России книгах. Гениальный художник Калмыков, герой нового романа Маркиша « Белый круг », полагал: « Легко быть линией – трудно быть точкой ». Писатель с ним солидарен …
– Давид, я знаю, что у тебя последнее время( 2003-й и начало 2004-го) выдалось очень урожайное. Только что в издательстве « Олимп » вышла книга « Записки похоронщика », на выходе книжка о гениальном художнике, философе, фантасте Сергее Калмыкове. Еще один сборник повестей и рассказов напечатан только что в Бишкеке в Киргизии …
– У меня в апреле-мае ожидается книга « Белый круг », которая печаталась в « Октябре », – она выйдет отдельным изданием в « Изографусе ». Последние годы я стараюсь в полтора-два года раз сделать новую книжку. Русские книги я пытаюсь печатать в России, а не здесь, в Израиле.
– Почему? Тебе важнее читатель российский? И вообще, ты – кто: русский или израильский писатель?
– Кто ты таков – этот вопрос для писателя, который живет в Израиле и пишет по-русски, столь же глубок, как и вопрос: кто он такой – еврей? Вопрос, который мы не можем решить всю свою историю. По маме ли, по папе, по бабушке, по дедушке, по убеждениям, по стремлению жить здесь? Никто толком не знает. Так и в литературе. Но то, что в России – мой главный читатель, это точно. Русская интеллигенция. Без нее мне бы было горше.
– Ты – сын знаменитого еврейского поэта Переца Маркиша. Он тут национальный герой. Ты веришь в писательские гены?
– Нет. Это влияние семьи, атмосферы, воспитания. К моему отцу все время приходили писатели. Был бы инженером – приходили бы инженеры, и я бы, возможно, стал как они … Отца расстреляли по делу еврейского антифашистского комитета. Мне было 14 лет. 52-й год. 12 августа 1952 года – весь президиум этого комитета был расстрелян. А мы ничего не знали. Нас тогда уже сослали, но нам в ссылке никто об этом ничего не сказал. Отец арестован – все. И когда за границей спрашивали об этом, например, Полевого или Эренбурга, они отвечали( врали): « Мы видели Маркиша, он живой ». Нас – маму, меня, брата Симона, тетку – всю « домовую книгу » – сослали в Казахстан. Сестру, которую взяли в Киеве, – в Сибирь. Члены семьи изменника родины – ЧСИР. Была такая аббревиатура. Мать сказала полковнику, который приехал нас сажать и везти: « Гражданин полковник, нам по закону полагается 5 лет, а нам зачитали приговор у нас дома: 10 лет ». А он в ответ: « Гражданка, те, которые 25 лет получают, тоже на советскую власть не обижаются ». Гениально выразился. И вот семья поехала в Казахстан.
Вагон « зак ». Никто не знал, куда везут. Через пересыльные тюрьмы – три месяца. Я пытался скрыться, бежал, прятался, приехал в Баку, и там меня поймали и сказали, что если я в течение недели не появлюсь где надо, то этап мне обеспечен.
– Давид, мы с тобою знакомы с середины 60-х. Ты же начинал как поэт, и довольно-таки ярко. Куда ушла поэзия? Ты от нее отказался?
– Мне повезло. Я сначала учился с очень интересными ребятами в Литинституте, а потом с еще более интересными ребятами – два года – на Высших сценарных курсах: наш набор назывался « лицей ». Да, я писал стихи. Очень много переводил( так зарабатывал) с подстрочника, работа была. Стихи я в России напечатал дважды: один раз в « Юности », другой раз в « Знамени ». Первый рассказ я показал Олеше Юрию Карловичу. Маленький рассказ « На горе » – я его потом потерял. Это о том, как парень и девушка объясняются в любви и сидят на горе, а гора довольно крутая, с травяными склонами. Это мешает им перейти к решительным действиям: они все время сползают вниз и не могут нормально устроиться. Ему понравилась метафора « лесенка позвоночника », это он отметил. Говорит: « А у меня есть « удочка позвоночника »…» Мы сидели в кафе « Националь », где я часто пил и гулял( там собирались остатки старой богемы), он меня называл на « вы », хотя я был мальчишкой. Короче, Олеша сказал так: « У вас есть хватка ». Не отверг это дело. А вообще у меня были два кумира – Андрей Платонов и Томас Манн. Эти писатели так велики, что нельзя им подражать. И это – счастье. Я Платонова впервые прочитал, когда он впервые в Союзе вышел, а Лева Збарский его оформил. Начало 60-х. Книга называлась « В прекрасном и яростном мире ». Я стал искать людей, которые знали Андрея Платонова. И нашел Вику Некрасова. Он мне много о Платонове рассказывал. Например, как он с Платоновым ходил по маленьким распивочным и рюмочным. Заходили туда, выпивали по рюмке, начинали разговоры. И вдруг Платонов отключался от разговоров с Викой и слушал только разговоры людей за стойкой, за столиками. Он слушал язык там, где следует его слушать.
– А где ты слушал свой язык, который у тебя, кстати, очень демократичный, чтобы не сказать народный?
– Няня у меня была такая. У меня была няня, при которой я родился и которая с нами была в ссылке. Всю жизнь жила с нами как член семьи. Ее звали Лена Хохлова. Она была хоперская казачка. Она приехала в Москву молодая. Большевики погубили ее отца, муж ее умер от оспы. У нее был горбик, о котором она говорила так: « У меня перекошение талии с тяжелого подъему ». Она знала русский язык так, что просто диву можно было даваться. Это был настоящий живой русский язык.
Россия – страна, где я вырос. У меня никаких никогда не было к ней претензий, хотя меня обвиняли черным образом, что я – русофоб и так далее. Глупости на постном масле. Я не любил, ненавидел и до сих пор ненавижу коммунистический режим Советского Союза. Это кошмар, чего мне тебе рассказывать. Но русский народ к этому отношения не имел никакого. И вообще. Власть есть власть, народ есть народ. Его нельзя обвинять. Если шайка негодяев наверху, то при чем здесь народ?
– Поговорим наконец о твоей романистике. Почему что-то у тебя « тянет » на роман, что-то на повесть, а что-то на рассказ?
– Можно налить спирт в 100-литровую емкость. А можно – в чекушку: 250 грамм. Естественней по чекушкам. Но иногда тянет залить спирт в огромную банку.
– Роман « Белый круг » посвящен личности легендарного художника Калмыкова, малоизвестного в широких кругах гения. Как ты на эту фигуру вырулил?
– Юра Домбровский, покойник, замечательный писатель. Я его хорошо знал. И пил с ним. Он был удивительный. Так вот я прочитал его « Факультет ненужных вещей » и спросил: « Юра, скажите, вы этого художника реально видели или вы его выдумываете?»( Он, герой-художник, которого Домбровский помимо героя главного провел через весь роман, меня особенно заинтересовал.) Юра ответил, что он его видел несколько раз, был с ним знаком и так далее и так далее. Таков был мой первый интерес к Калмыкову.
Я считаю, что в авангарде есть четверка великих: Малевич, Филонов, Лисицкий, Татлин. И пятым в этой группе является Калмыков. Он никогда не занимался тем, чем занимались эти четверо – у них у всех были « школы », даже у Филонова. Этот же за собой никого не вел – он работал сам. Учился он у Петрова-Водкина. В 18-м году бежал от большевиков и писал потом Луначарскому: « Видите, можно жить в провинции и быть неплохим художником »,
Кто он такой – еврей?
– о себе. Он бежал в Оренбург. И там он – как Шагал Витебск – пытался раскрасить город. К какому-то празднику хотел раскрасить дома, чтобы сверху они выглядели абстрактной композицией. У него были особые отношения с космосом: он, прямо скажем, не относился к самым уравновешенным людям. Но не был ни маргиналом, ни сумасшедшим. Калмыков писал: « Гениальность есть биологическая трагедия художника ». Мы это и сами знаем, но формулировка … Абсолютно каменная! Или он писал: « Легко быть линией – трудно быть точкой ». Ты понимаешь? Взять его письма к Кандинскому. Там он писал о точке и о ее значении в изобразительном искусстве, противореча М алевичу. Не квадрат – основополагающая доминанта, а точка.( А квадрат есть обтесанная точка.) Десятки сотен рукописных страниц – его трактаты … Они в основном лежат в Госархиве в Алма-Ате. А « беспризорные » материалы Калмыкова были в таком состоянии, что когда я начал их перебирать и с ними работать, то у меня потом полгода слезали ногти. Мы – это Фонд Калмыкова – выпустили его альбом. Два года назад я одному моему родственнику, очень славному человеку, который живет во Флориде, рассказал, что хочу написать роман о таком художнике.
Он заинтересовался. Я говорю: « Вот бы его поднять. Он совсем забыт. Неизвестно, где он похоронен. Но есть архив и картины ». Он говорит: « Сколько это может стоить?» Я говорю: « Саш, ну сотен тыщ столько-то ». Он и отвечает: « Я выписываю чек ». Эта сумма дала возможность создать фонд, купить триста работ Калмыкова – они и есть альбом, который мы выпустили год назад здесь, в Израиле( он у тебя есть). А теперь на днях этот альбом в Москве выходит по-русски.
Беседовала Татьяна БЕК
№ 6( 12) июль 2004 г.
61