Журнал Andy Warhol's Interview Россия Interview № 3 | Page 82

80/ ИСКУССТВО Джулиан ШНАБЕЛЬ ЛУЧШИЙ РЕЖИССЕР ПО ВЕРСИИ КАНН-2007, ХУДОЖНИК, ПРОИЗВЕДЕНИЯ КОТОРОГО СТОЯТ НЕ МЕНЬШЕ, ЧЕМ КАРТИНЫ ПИКАССО, СЕРФЕР И ЛЮБИТЕЛЬ ПИЖАМ. Интервью НАОМИ КЭМПБЕЛЛ/ NAOMI CAMPBELL Фото JIM RUSSI Наоми Кэмпбелл встретилась со Шна- белем в 1985 году в Париже, в до ме дизай- нера Аззедина Алайи. Джулиан стал ее первым знакомым из арт-мира и подстег- нул интерес 15-летней модели к современ- ному искусству. Теперь художник при ни- мает Наоми у себя дома как старого друга, поэтому без лишних церемоний. НАОМИ: Джулиан, ты все время в пи- жаме! Не сомневаюсь, что тебе очень удобно. Ты даже в Каннах на сцену в ней вышел получать награду за лучшую ре- жиссерскую работу (фильм «Скафандр и бабочка». — Interview). Неужели ты дей- ствительно носишь ее каждый день? Или только когда тебя фотографируют? ШНАБЕЛЬ: Вообще-то, в Каннах я был не в пижаме. Ну, то есть, я хо- дил в ней днем по городу, но на вручение приза пришел в смокинге. И самое замечательное во всей этой истории с одеждой: когда ты все-таки решаешь принарядиться, всем вокруг кажется, что это событие. НАОМИ (смеется): Да уж, действи- тельно событие. И сколько у тебя пижам? ШНАБЕЛЬ: Хватает, чтобы каждый день надевать чистую. НАОМИ: А работать на каблуках тебе никогда не приходилось? ШНАБЕЛЬ: Уверен, тебе приходилось. Я никогда не писал свои картины на ка- блуках, хотя лестницей пользовался ча- стенько. (Смеется.) НАОМИ: Представляю себе! Многие твои полотна в разы выше тебя. А как тебе кажется, большинство людей покупают произведения в качестве инвестиции или они искренне любят твои работы — на- столько, что они просто не могут уйти, не купив хотя бы одну? ШНАБЕЛЬ: Разные бывают покупате- ли. Не секрет, что для многих искусство — большой бизнес. Я ведь и сам зарабаты- ваю на жизнь, продавая картины. Хотя пишу не ради денег. НАОМИ: Кстати, я на выходные со- бираюсь в Голландию. Я увижу там твои работы? ШНАБЕЛЬ: Ты про выставку Аззеди- на в Гронингенском музее? Откровенно говоря, понятия не имею. Но как-то он уже выставлял мои работы вместе со сво- ими. Было дело. НАОМИ: У меня вообще такое чувство, что Аззедин только с тобой и выставляет- ся. Выходит отлично. ШНАБЕЛЬ: Просто мы близкие друзья последние лет 30. НАОМИ: С тех пор как вышли филь- мы «Баския», «Пока не наступит ночь», и особенно после «Скафандра и бабоч- ки», большинство людей в первую очередь видят в тебе кинорежиссера. Как тебе ка- жется, кино — более сложный вид искус- ства, чем живопись? ШНАБЕЛЬ: В кино проще рассказы- вать, потому что фильм — это всегда исто- рия, даже само создание фильма — это уже история. Живопись — искусство о чем-то гораздо более приглушенном, но в то же время о чем-то невероятно сильном, иногда несопоставимом по зна- чению с кино. Часто говорят, что кино — это комбинация музыки, фотографии, искусства вообще, но это не так. Кино — это кино. У него множество собственных аспектов, им занимаются другие люди с другими навыками. Живопись — совер- шенно отдельная практика, и некото- рые вещи невозможно передать иначе, чем написав их. И мне это нравится. Все дело в темпераменте — в качестве объек- тов, в историях, которые с этими объекта- ми связаны, и в чувствах, которые эти объекты вызывают. Однажды я разговаривал с актером Бобом Хоскинсом, пытался понять, как молодой актер может сыграть великую роль и стать знаменитым. И я говорил Бобу, что вокруг меня как художника всегда есть объекты, с которыми суще- ствует некая связь. Эта связь не дает мне сбиться с пути. Он сказал, что ниче- го про это не знает, но знает другое. Есть такие ноты, которые можно сы- грать — не важно, музыкант ты, художник или поэт, — и в этот момент все меняет- ся. Что-то прорывается сквозь границы, и ты приближаешься к божествен ному свету. И когда это происходит, это уже боль ше чем просто искусство. И это не то- вар, это именно то, что люди ищут. А я — я художник. НАОМИ: Тогда как ты хочешь, чтобы тебя запомнили? Как живописца? ШНАБЕЛЬ: Вот я сижу здесь и сейчас и совсем не рвусь, чтоб меня запоминали, спешки нет. (Смеется.) НАОМИ: Я не в этом смысле, боже упаси. Кем ты себя сам считаешь больше? ШНАБЕЛЬ: Я рисую с самого детства. И это влияет на все, что я делаю, в том числе — как снимаю кино. НАОМИ: Одно дополняет другое. Знаю, ты раньше с ума сходил по серфин- гу. Когда ты первый раз встал на доску и почему вдруг остыл к серфу? ШНАБЕЛЬ: А я и сейчас катаюсь! На следующей неделе вот собираюсь на Гавайи. НАОМИ: Там такие волны! Ты не бо- ишься покалечиться? ШНАБЕЛЬ: Такое уже не раз бывало. Океан гораздо сильнее нас. Это и потря- сает. Да и другого повода так посмотреть мир, поездить по разным побережьям просто не найти. Я занимаюсь серфингом с 15 лет, сейчас мне 60, а я по-прежнему катаюсь для сохранения молодости. НАОМИ: Ты не выглядишь на 60! Что чувствуешь, когда ловишь волну? ШНАБЕЛЬ: Это всеобъемлющее ощу- щение. Для профессионалов это тоже форма искусства, нечто такое, рождаю- щее глубокие чувства. Серферы — как ма- соны. Их объединяет что-то общее, и это больше ничем заменить нельзя. А у меня с водой вообще существует давняя мисти- ческая связь. НАОМИ: Да, помню, ты как-то сказал: «Если мне нужен дождь, начинается дождь». И что, правда начинается каж- дый раз? ШНАБЕЛЬ: Когда я снимал «Пока не наступит ночь» и мне хотелось, чтобы по- шел дождь, он всегда шел. А когда было нужно, чтобы дождь перестал, он тут же заканчивался. Другие режиссеры, Терри Гиллиам, например, часто жалуются на погоду, у них все идет не так. Я счастлив- чик. Не сглазить бы. НАОМИ: Твои фильмы можно объ еди- нить одной темой — в них видно сочув- ствие к больным или отверженным лю- дям. Ты когда-нибудь ощущал себя непо- нятым оттого, что наделен талантом? ШНАБЕЛЬ: Нет. Я чувствую себя удо- стоенным чести. Когда я создаю что-то, я делаю это не в декоративных целях, а из чувства ответственности. Если мне при- надлежит произведение искусства, сде- ланное кем-то еще, то мне кажется, что и я отчасти отвечаю за смысл, который автор вложил в свою работу. Я снял фильмы потому, что ощущал, что смогу рассказать эти истории. Я не