Журнал Andy Warhol's Interview Россия Interview № 3 | Page 82
80/ ИСКУССТВО
Джулиан ШНАБЕЛЬ
ЛУЧШИЙ РЕЖИССЕР ПО ВЕРСИИ КАНН-2007, ХУДОЖНИК, ПРОИЗВЕДЕНИЯ
КОТОРОГО СТОЯТ НЕ МЕНЬШЕ, ЧЕМ КАРТИНЫ ПИКАССО, СЕРФЕР
И ЛЮБИТЕЛЬ ПИЖАМ.
Интервью НАОМИ КЭМПБЕЛЛ/ NAOMI CAMPBELL
Фото JIM RUSSI
Наоми Кэмпбелл встретилась со Шна-
белем в 1985 году в Париже, в до ме дизай-
нера Аззедина Алайи. Джулиан стал ее
первым знакомым из арт-мира и подстег-
нул интерес 15-летней модели к современ-
ному искусству. Теперь художник при ни-
мает Наоми у себя дома как старого друга,
поэтому без лишних церемоний.
НАОМИ: Джулиан, ты все время в пи-
жаме! Не сомневаюсь, что тебе очень
удобно. Ты даже в Каннах на сцену в ней
вышел получать награду за лучшую ре-
жиссерскую работу (фильм «Скафандр
и бабочка». — Interview). Неужели ты дей-
ствительно носишь ее каждый день? Или
только когда тебя фотографируют?
ШНАБЕЛЬ: Вообще-то, в Каннах
я был не в пижаме. Ну, то есть, я хо-
дил в ней днем по городу, но на вручение
приза пришел в смокинге.
И
самое замечательное
во всей этой истории с одеждой: когда ты
все-таки решаешь принарядиться, всем
вокруг кажется, что это событие.
НАОМИ (смеется): Да уж, действи-
тельно событие. И сколько у тебя пижам?
ШНАБЕЛЬ: Хватает, чтобы каждый
день надевать чистую.
НАОМИ: А работать на каблуках тебе
никогда не приходилось?
ШНАБЕЛЬ: Уверен, тебе приходилось.
Я никогда не писал свои картины на ка-
блуках, хотя лестницей пользовался ча-
стенько. (Смеется.)
НАОМИ: Представляю себе! Многие
твои полотна в разы выше тебя. А как тебе
кажется, большинство людей покупают
произведения в качестве инвестиции или
они искренне любят твои работы — на-
столько, что они просто не могут уйти,
не купив хотя бы одну?
ШНАБЕЛЬ: Разные бывают покупате-
ли. Не секрет, что для многих искусство —
большой бизнес. Я ведь и сам зарабаты-
ваю на жизнь, продавая картины. Хотя
пишу не ради денег.
НАОМИ: Кстати, я на выходные со-
бираюсь в Голландию. Я увижу там твои
работы?
ШНАБЕЛЬ: Ты про выставку Аззеди-
на в Гронингенском музее? Откровенно
говоря, понятия не имею. Но как-то он
уже выставлял мои работы вместе со сво-
ими. Было дело.
НАОМИ: У меня вообще такое чувство,
что Аззедин только с тобой и выставляет-
ся. Выходит отлично.
ШНАБЕЛЬ: Просто мы близкие друзья
последние лет 30.
НАОМИ: С тех пор как вышли филь-
мы «Баския», «Пока не наступит ночь»,
и особенно после «Скафандра и бабоч-
ки», большинство людей в первую очередь
видят в тебе кинорежиссера. Как тебе ка-
жется, кино — более сложный вид искус-
ства, чем живопись?
ШНАБЕЛЬ: В кино проще рассказы-
вать, потому что фильм — это всегда исто-
рия, даже само создание фильма — это
уже история. Живопись — искусство
о чем-то гораздо более приглушенном,
но в то же время о чем-то невероятно
сильном, иногда несопоставимом по зна-
чению с кино. Часто говорят, что кино —
это комбинация музыки, фотографии,
искусства вообще, но это не так. Кино —
это кино. У него множество собственных
аспектов, им занимаются другие люди
с другими навыками. Живопись — совер-
шенно отдельная практика, и некото-
рые вещи невозможно передать иначе,
чем написав их. И мне это нравится. Все
дело в темпераменте — в качестве объек-
тов, в историях, которые с этими объекта-
ми связаны, и в чувствах, которые эти
объекты вызывают.
Однажды я разговаривал с актером
Бобом Хоскинсом, пытался понять, как
молодой актер может сыграть великую
роль и стать знаменитым. И я говорил
Бобу, что вокруг меня как художника
всегда есть объекты, с которыми суще-
ствует некая связь. Эта связь не дает
мне сбиться с пути. Он сказал, что ниче-
го про это не знает, но знает другое.
Есть такие ноты, которые можно сы-
грать — не важно, музыкант ты, художник
или поэт, — и в этот момент все меняет-
ся. Что-то прорывается сквозь границы,
и ты приближаешься к божествен ному
свету. И когда это происходит, это уже
боль ше чем просто искусство. И это не то-
вар, это именно то, что люди ищут. А я —
я художник.
НАОМИ: Тогда как ты хочешь, чтобы
тебя запомнили? Как живописца?
ШНАБЕЛЬ: Вот я сижу здесь и сейчас
и совсем не рвусь, чтоб меня запоминали,
спешки нет. (Смеется.)
НАОМИ: Я не в этом смысле, боже
упаси. Кем ты себя сам считаешь больше?
ШНАБЕЛЬ: Я рисую с самого детства.
И это влияет на все, что я делаю, в том
числе — как снимаю кино.
НАОМИ: Одно дополняет другое.
Знаю, ты раньше с ума сходил по серфин-
гу. Когда ты первый раз встал на доску
и почему вдруг остыл к серфу?
ШНАБЕЛЬ: А я и сейчас катаюсь!
На следующей неделе вот собираюсь на
Гавайи.
НАОМИ: Там такие волны! Ты не бо-
ишься покалечиться?
ШНАБЕЛЬ: Такое уже не раз бывало.
Океан гораздо сильнее нас. Это и потря-
сает. Да и другого повода так посмотреть
мир, поездить по разным побережьям
просто не найти. Я занимаюсь серфингом
с 15 лет, сейчас мне 60, а я по-прежнему
катаюсь для сохранения молодости.
НАОМИ: Ты не выглядишь на 60! Что
чувствуешь, когда ловишь волну?
ШНАБЕЛЬ: Это всеобъемлющее ощу-
щение. Для профессионалов это тоже
форма искусства, нечто такое, рождаю-
щее глубокие чувства. Серферы — как ма-
соны. Их объединяет что-то общее, и это
больше ничем заменить нельзя. А у меня
с водой вообще существует давняя мисти-
ческая связь.
НАОМИ: Да, помню, ты как-то сказал:
«Если мне нужен дождь, начинается
дождь». И что, правда начинается каж-
дый раз?
ШНАБЕЛЬ: Когда я снимал «Пока не
наступит ночь» и мне хотелось, чтобы по-
шел дождь, он всегда шел. А когда было
нужно, чтобы дождь перестал, он тут же
заканчивался. Другие режиссеры, Терри
Гиллиам, например, часто жалуются на
погоду, у них все идет не так. Я счастлив-
чик. Не сглазить бы.
НАОМИ: Твои фильмы можно объ еди-
нить одной темой — в них видно сочув-
ствие к больным или отверженным лю-
дям. Ты когда-нибудь ощущал себя непо-
нятым оттого, что наделен талантом?
ШНАБЕЛЬ: Нет. Я чувствую себя удо-
стоенным чести. Когда я создаю что-то,
я делаю это не в декоративных целях, а из
чувства ответственности. Если мне при-
надлежит произведение искусства, сде-
ланное кем-то еще, то мне кажется, что
и я отчасти отвечаю за смысл, который
автор вложил в свою работу.
Я снял фильмы потому, что ощущал,
что смогу рассказать эти истории. Я не