память сердца
ЁЛКА МОЕГО ДЕТСТВА
Отрывок из романа Анатолия БАУЭРА « Всесильный талисман »
Иногда чудится детство … Конец сороковых годов. Трудные послевоенные годы. И тем не менее на Новый год мама всегда доставала елку. Она выстаивала длинные очереди, а иногда по нескольку дней ходила за ней на перекличку. Елку мне до последнего момента не показывали. Но подготавливали: будешь себя хорошо вести – Дед Мороз елку принесет. И я ждал этого дня. И тридцать первого меня днем не укладывали спать, чтобы я, намаявшись, устал. А в девять я уже лежал в постели. И тут-же засыпал. И вот тутто и начиналась работа …
Комната была одна, кроватку мою огораживали стульями, завешивали от света покрывалом. Затем вносилась заранее набитая на крестовину елка, и мама с сестрой начинали ее наряжать: вешали тяжелые, как бутылки, довоенные раскрашенные шары, связки ниток так называемого « дождя ». Остальные игрушки вырезались из бумаги и « серебряной » фольги, и на нашей елке висели еще разноцветные лампочки. Правда, самодельные, из раскрашенных лампочек от автомашины. Но зато у нас был настоящий Дед Мороз с большим красным носом, которого ставили под елку на табуретку, накрытую простыней. Потом зажигали елку и выключали свет.
И вот тогда отодвигали стулья и будили меня. Мама наклонялась ко мне. Я жмурился от света, но сквозь полузакрытые ресницы видел ее протянутые ко мне руки. И этот жест – раскрытые ладони мамы, словно испускающие из себя какую-то вселенскую нежность, я запомнил навсегда. Но не знал я, малыш, что жест этот древнейший на земле, испокон веков используемый именно материнским творящим началом. Да я и не мог об этом думать. У меня просто радость переполняла сердце.
Были и потом приятные моменты в жизни. Но такого ликования души, когда тело напрягается, словно излучая из себя радость для других, не помню. И стоило все это готовить, рассказывала потом мама, чтобы только смотреть на меня в эти мгновения. Я трясся от восторга, глазенки широко раскрывались, и я кричал изо всех сил: « Принес, принес, Дед Мороз елку принес!» Не знал я тогда, что источником моей неподдельной радости была вера в Деда Мороза, в его сказочные возможности и неиссякаемую доброту. И сверстники мои, не верившие в эту чудесную сказку, такого счастья не испытывали.
Меня быстро одевали, и я шел, да что там – бежал к своей елке-фетишу. И еще где-то в отдаленных, не проснувшихся от сна и детства чувствах зарождалось нечно теплое, согревающее душу: « Дед Мороз знает обо мне, и он добр ко мне ».
Эффект детского восприятия этого чуда был сильным еще и потому, что мне старались не показывать елок вообще. Даже в городе обходили магазины с елочными игрушками, чтобы я не подумал, что их можно вот так запросто купить за деньги. Не знала, конечно же, мама, что, оберегая мое восприятие от повседневной реальности и привнося в мои чувства элемент сказочности, она, по сути, исполняла старый, как Божий свет, прием, используемый духовенством и политиками всего мира, которые старались освятить тайной силу и любой власти, и любой религии. Ведь когда я зысыпал, все казалось будничным. И вдруг – елка, да еще какая нарядная, искрящаяся золотым дождем, светящаяся яркими шарами и разноцветными лампочками. Но красота елки только поддерживала мое ликование. Главным было ощущение волшебства, происходящего в доме. Красота же только укрепляла мою веру в Деда Мороза, в его живое присутствие. Вот он стоит, розовощекий и красноносый, на маленькой табуреточке, накрытой белоснежной простыней, и улыбается. Конечно же, мне. Иначе бы он и елку не принес. Да ведь надо же отблагодарить его, сделать так, чтобы он понял, как я рад и ему, и его подарку. Я схватил и стал обнимать его. Но, видимо, от нахлынувших чувств не удержал я Деда Мороза, и он, выскользнув из рук, упал. Я так и застыл на месте. А в комнате воцарилась тишина. Затем мама сказала:
– Ну что же ты, подними Дедушку Мороза, он же старенький, ему трудно подняться самому.
А я не мог пошевелиться, то ли не пришел в себя после падения Деда Мороза, то ли не мог уяснить, как это всемогущий Дед Мороз не может сам подняться. И, видя мое замешательство, мама добавила: – Ему, наверное, больно. И вдруг смысл этих слов как-то молниеносно проник в меня и обжег душу: Деду Морозу больно, и эту боль причинил я. Я бережно поднял его, прижал к себе и почти физически ощутил его боль. И ощутил еще нечто, не совсем понятное, но очень неуютное и отвратительное, оттого что я обидел какоето высшее существо. Наверное, впервые я все свои мальчишеские чувства и ум направил к нему, к этому высшему началу, которое выше даже мамы. На меня неожиданно нахлынули такие нежные чувства к нему и в то же время обида на себя, что от этих острых ощущений благодарности Ему и обиды на себя я разревелся. Кажется, все можно забыть, все выветрит из памяти время. Но эти минуты подлинной радости и горя – никогда. По сути, Дед Мороз стал для меня маленьким божком, в которого я поверил и стал поклоняться. Я поставил его опять на табуреточку, и все это сооружение стало для меня своеобразным алтариком. Но глаз все время косил на отбитый нос моего кумира. И радость моя омрачалась. И тогда мама, видимо, забылась и сказала, что купит нового Деда Мороза, а старого, с отбитым носом, убрала. И несколько дней елка стояла без своего властелина. Она сверкала разноцветными лампочками и золотым дождем. Но не радовала она меня. Я все время смотрел на пустое место на табуреточке под белой простыней. Словно душу вынули у елки, а моя душа болела: у нее отняли кумира.
А потом появился новый Дед Мороз. Он был больше старого и даже красивее его. Однако он меня уже не радовал, ибо теперь я понял, что это всего-навсего елочная игрушка. И вспоминал все время то свое состояние-веру, когда душа была переполнена несказанной радостью, а сердце трепетало от восторга, чувствуя рядом с собой самое возвышенное и чистое, что только можно себе представить.
�
70 № 12( 17) декабрь 2004 г. www. russiantown. com