В любой идее, каково бы нам не представлялось
ее содержание, есть нечто разрушительное для ее
носителя. Множество идей охватывало наше культурное
пространство, и чем недостижимее были их следствия,
тем больший крах и разлад они предвещали всякой
общественной жизни. Стоит заглянуть в историю того или
иного государства, как сказанное выше тут же прояснится.
У каждой отдельно взятой истории были и имеются свои
мании. Однако существуют и такие, которые присущи нам
и обитают в нас вне зависимости от той или иной нашей
принадлежности. Идея счастья — так отныне я буду ее
называть.
Идея счастья, пожалуй, дурманила каждого из нас.
Все мы были пленниками этой бесплотной сущности,
испускающей по отношению к нам стрелы надежды,
бурлившей в нас с того самого момента, как только мы
бросились на поиски, в припадке размахивая руками,
пытаясь зацепить что-то с небес, спустить это «Нечто» и
притянуть в себе, то и дело отбрасывая, отталкивая от себя
одно за другим в полуистерическом крике «Не мое, не мое!».
Но надежда не угасала. И как может угаснуть она, когда
всю нашу душу охватил мандраж в противостоянии с
этим инородным, не характерным для человека телом, но
не имеющим при этом телесной формы, под названием —
Счастье?
Как организм, подвергнутый постоянному искушению
со стороны внешних вредоносных микроорганизмов,
реагирует на них повышением температуры, так и все
наше существо, атакованное идеей счастья, начинает
«температурить». Все кругом стремится подкосить,
опрокинуть нас. Но мы остались бы нечестны сами перед
собой, если бы не признали, что и мы сами эссенциально
стремимся к собственному угнетению, уничижению. Иначе
для чего бы нам понадобилась такая химера, как счастье?
Стоит только просыпаться этим проклятым зёрнам надежды
в нас, как сам «сорняк» уже взрос и стоит у нас посреди
горла. Этот аллергический кашель разрывает, сотрясает
легкие нашего спокойствия. О нет! Забудьте теперь о нем!
Счастье воцарило в вас!
Там, где начинается счастье — там заканчивается
покой, там, где заканчивается покой — начинается
томление, полное самозабвение, заброшенность самого
себя. Может ли быть иначе? Счастье, как правило, мыслит
в себе некое поступающее движение, направленность
души или деятельность, принадлежащую нам. Это и есть
главная зацепка для счастливого. Зацепка со свойством
растворителя. Счастливый есть, но он не присутствует
сам для себя. Он присутствует в том, где смог вычленить
для себя проблески этой заветной мечты. Он словно в
какой-то агонии ныряет в эту пучину, становясь ее частью,
растворяясь, ассимилируясь в ней.
20
Счастливый не живет собой, а живет своей
деятельностью, своим душевным эфемерным порывом. А
что первое, что последнее — действительно мимолетны.
Покажите мне того, кто находился бы в состоянии
счастья постоянно, не будучи запертым в четырех стенах
психиатрической клиники. Счастливый человек есть
человек-отрывок. Он уже не есть целостное «Я». Но то, в
чем он себя почерпнул. Однако, став растекшимся в этом
отрывке, он мнит себя непоколебимым единством.
Единство всегда разумеет себя таковым, непобедимым.
Оно не имеет под собой «за» и «против». Единство
догматично. Но стоит этому «против» хоть немного
выказать себя, как единство пошатнется и разобьется о
скрытые от нас, недоступные нам основы Бытия.
Сокрушение, упадок — вот что стоит ценить в порыве
счастья. Это то, что возвращает нас самих в себя и словно
говорит: «Нет, не для тебя это!». Все, что мы из себя
представляем, есть только наши неудачи, ибо в упадке,
в бездеятельности (а всякое сокрушение предполагает
собой отсутствие стремлений) — мысль, счастье же
эмоционально, аффективно. Редко кто задается во время
счастливого припадка вопросом: «А почему, собственно,
я счастлив?». Все наши усилия, все жизненный процессы
в данный момент направлены на его поглощение, а не
на упорные рассуждения о причинах его наступления, о
его продолжительности и иных вопросах, которыми мы
отвлеченно и охотно занимаемся либо в несчастье, либо в
отсутствии счастья. Но никак не в процессе его воздействия
на нас.
Более того, несчастье, отрицательные ощущения
всегда необходимы для собственного положительного
определения.
Проиллюстрировать
примером
это
положение не составит труда. Чтобы заявить о себе «Я
болен» необходимо наличие при себе самой болезни,
т.е страдания. Я должен ощутить на себе болезнь, дабы
называться больным. То же можно проследить и в
человеческих взаимоотношениях. Когда я говорю, что
лично со мной поступили бесчеловечно? Именно тогда,
когда я подвергся бесчеловечному, противоречащему
всей гуманистической доктрине поступку, который нанес
рану моей человечности. Примеров, показывающих нам,
что страдание способствует обращению к собственной
персоне – множество. Стоит только чаще обращать на них
внимание. Таким образом, если все стремления обращены к
достижению гармонии, собственному единству, то счастье
может быть только задачей, необходимой для достижения
главной цели — упадка.
Что я имею, подводя итог этой интенции мысли?
Ровным счетом ничего, в чем можно быть неукоснительно
уверенным. Ибо каждое отмеченное мною положение
«тянет» за собою множество иных, подтверждающих или
опровергающих предыдущее. Невозможно претендовать
на конечность и завершенность, будучи погрязшим в
собственных сомнениях.