у меня чтото стало получаться. Некоторые момен
ты Владимир Ананьевич исправил как совершен
но неисполнимые и не отвечающие природе инст
румента. Вскоре мы стали включать Скерцо в про
граммы шефских концертов. Я уже играл его сво
бодно и с удовольствием. Наконец мы решили по
казать Скерцо Михаилу Иннокентьевичу Табако
ву. Он был ошеломлён произведением, моей рабо
той и сказал буквально следующее: «Если бы это
услышали сто лет тому назад, то тебя, как Пагани
ни, объявили бы дьяволом». Это было в году 1937
м году.
Спустя 45 лет после создания Скерцо Пескина
я записал его с духовым оркестром под управлени
ем Николая Михайловича Михайлова, главного во
енного дирижера Советской Армии. Произведе
ние это до сих пор не потеряло своей свежести, и
даже теперь не всякий виртуоз возьмётся за его
исполнение. Затем Пескин написал Поэму, тоже в
совершенно необычном для трубы ключе с арпед
жированными оборотами и почти флейтовой фак
турой в среднем эпизоде. Далее появился трехчас
тный Концерт в до миноре, который начинается с
ноты «ля» малой октавы. Одна эта деталь свидетель
ствует о том, что автору важнее музыка, чем удоб
ство для исполнителя, а с музыкальной точки зре
ния этот звук не только оправдан, но и является
стержнем главной темы, которая проходит в пер
вой части Концерта трижды. Пескин также напи
сал для трубы несколько сочинений малой формы,
Поэму N 2, Концертное аллегро ставшее весьма
популярным, Концерт N 3, Вариации, а также кон
церты для валторны и кларнета и ряд пьес малой
формы.
Композиторский почерк Пескина близок к му
зыке романтиков. По моему мнению, это совре
менный Мендельсон. Его вклад в репертуар тру
бачей неоценим особенно для того «голодного»
времени, когда мы отказались от дилетантской му
зыки писавших для себя авторовтрубачей.
Музицируя с Владимиром Ананьевичем, я пе
реиграл много «нетрубной» музыки, особенно во
кальной. Играл прямо по клавиру романсы Чай
ковского, Рахманинова, песни Шуберта, Мендель
сона, прелюдии Скрябина. Романсы я не только иг
рал на трубе, но и пытался петь своим стертым,
тусклым голосом, который при моей неудачной
попытке поступления на дирижерскохоровое от
деление Московской консерватории был опреде
лен профессионально как 2й тенор (и такое в моей
жизни было!). Подобные занятия выходили за рам
ки программы воспитания духовика, однако я на
собственном опыте убедился в их пользе для раз
вития музыкальной эрудиции и формирования ин
терпретаторского чутья. Владимир Ананьевич не
был моим преподавателем, но наше ощение обога
щало нас обоюдно, вдохновляя на новые творчес
кие искания».
«Вечерняя мелодия»
32