57
Можно провести еще одну аналогию с понятием из христианской культуры,
которое называется первородный грех. Концепция первородного греха, налагающая
бремя вины на невротика, из-за которого он требует наказания, лежит в области
стыда за свою нехватку; первородных грех – это не страх, это стыд за свое
потерянное (но бывшее «возможным») совершенство. Поэтому, Бог является «Все-
Видящим» – он-то, в отличии от всех прочих, знает правду обо мне. Ту самую правду,
которую я так тщательно скрываю, что даже сам не знаю – а что же там, в сущности,
есть. Воистину - бессознательное это та часть моей истории, которую я хотел бы
забыть, но, к сожалению, уже не помню.
Когда-то во взгляде я обрел свою целостность; то, что Лакан называет «semblant»
- «видимость» целостности меня. Другой это тот, кто предает воображаемую
целостность меня, обнажая то, что невротическому субъекту и в анализе сложно
признать - другими словами, Другой знает мою тайну, знает, что я себе не
тождественен, и в этот момент, мое собственное представление, что образ моего
«Я» является более насмешкой над собственным бытием, обретает новую силу. Это
глубинное, но присущее субъекту чувство проявляется, например, через мысли о том
радикальном несоответствии, который мой образ жизни в отношении моего желания
несет.
Однако, проблема в данном случае еще глубже, чем столкновение с
несоответствием себе самому. Сложность в том, что я не знаю, кем и как меня видит
Другой, чем я для него являюсь?, или, говоря словами Лакана: «(вопрос Другого) не
означает лишь Чего он мне или от меня хочет,?, а оборачивается неразрешенным
недоумением, непосредственно затрагивающим мое Я: дело не в том, как Он меня
хочет?, а в том, чего нужно Ему в отношении самого места, которое мое Я
занимает?» [1, c.10].
IV
Вспомним замечательную притчу из того же десятого семинара Лакана:
«Представьте себе, что одев маску животного, которую носит колдунья так
называемого грота Трех Братьев, я оказался лицом к лицу с другим животным -
скажем, с богомолом громадных размеров. Поскольку сам я не знал, какая маска
на мне надета, у меня были, как сами понимаете, причины поволноваться по поводу
того, не введет ли эта маска чудовище в заблуждение относительно того, кто я на
самом деле такой. Дело, как я подчеркнул, осложнялось тем, что в таинственном
зеркале глазного яблока насекомого я своего облика разглядеть не мог» [2, c.10].
Этой притчей Лакан описывает то, чем есть тревога – непониманием субъекта,
какое место перед Другим, его «Я» занимает. Я знаю, что во мне есть нечто, что
Другому нужно (раз уж он смотрит на меня), но при этом мне не известно, что
внутри. «Тревога.., - говорит Лакан, - связана с тем, что я не знаю, каким именно
объектом а для желания Другого являюсь, но справедливо это, в конечном счете,
лишь на зрительном уровне» [1, c.404].
Таким образом, мы сталкиваемся с еще одной производной взгляда –
производной, вполне самостоятельной, но выступающей следствием взгляда –
тревогой. Отсюда –требовательность взгляда Другого. Взгляд - это побуждение к
действию, требование ко мне. Но оно заключено не в тоталитарном приказе «иди и
делай» (он-то, как раз, снимает тревогу неопределенности), его можно передать