56
видимая нами «реальность», так и видимая нами «целостность» себя самих, на деле
является не более, чем следствием особых усилий.
В последнем случае, говоря о целостности себя, мы, несомненно, говорим о
нарциссизиме, который возникает из стадии зеркала. Этот нарциссизм, этот
сложный роман человека с собственным образом, и есть собственно та позитивная
функция взгляда, при которой мы находим «своего рода удовлетворение в том,
чтобы оставаться под взглядом,.. взглядом, который, охватывая нас целиком, делает
нас зрелищем, хотя самого взгляда нам никто не показывает?» [2, c.84].
Итак, с одной стороны, субъект желал, и искал взгляда, ведь в нем он обретает
возможность
целостности себя - и этот взгляд очаровывает, внушает почти
волшебное чувство. С другой стороны, человек перед лицом этого взгляда остается
безоружным, ведь взгляд этот видит всегда больше, чем я сам могу. Взгляд
раскрывает ту фундаментальную оппозицию между «видимым» и «невидимым»;
если на счет первого мы уже много говорили выше, то со вторым нам предстоит
разобраться в дальнейшем. Именно выявление этого самого «невидимого» (то есть,
повторимся, то что я с сам не очень-то знаю) и есть, строго говоря, негативной
функцией взгляда.
Утверждение, что видимое относится к регистру Воображаемого, для нас не
должно составить никакой проблемы; однако, как нам определить само
«невидимое»? Вопрос этот можно поставить по-разному, но сущность его будет
всегда примерно одинакова для всей европейской метафизики: как дать описание
тому, чего, в сущности, мы не ведаем? Возьмем, в качестве примера, высказывание
Мариона: «Христос делает видимым невидимое Бога, однако он не заменяет его
чем-то иным, нежели это невидимое – символом, шифром, аллегорическим
репрезентантом, но являет его в качестве невидимого» [4]. Взгляд Другого выполняет
ровно ту же роль: он обнажает нечто «невидимое» во мне, «нечто», что я не вижу, но
ощущаю и оставляет это «нечто», эту рану в моем бытии обнаженной и неназваной.
Это то состояние, когда вместо того, чтобы обругать за проступок, родитель лишь
молча смотрит на свое дитя – как показывает наш аналитический опыт, это
наказание страшнее многих других.
Именно указание на эту «рану» и есть, в сущности, момент, меня
смущающий, вызывающий у меня стыд. Ведь стыдиться – значит быть захваченным
врасплох за своим желанием, а желание, как нам уже хорошо известно благодаря
Лакану, происходит из нехватки. Так, для одной пациентки я интерпретировал ее
страх и робость перед публичными выступлениями тем, что «во мне станет видно
мою ничтожность, во мне обнажится какая-то червоточина». В данном случае, эта
самая «ничтожность» была желанием, ведь оставаясь ничтожной и маленькой,
можно было бы рассчитывать на благосклонное к себе отношение со стороны
окружающих.
В пространстве взгляда человек постоянно рискует самим собой, ведь Другой
– это тот, кто предположительно знает о невидимом во мне. Если позволить себе
пользоваться лакановским аппаратом, то Другой осведомлен о моей изначальной
нехватке, которую нельзя не «представить», не «символизировать», и которую Лакан
относит к регистру Реального. И если Христос это символическое Бога, то сам Бог –
это и есть Реальное.