ИСТОРИЯ
«Узкогрудый человек в очках, с обрамлявшими худое бледное лицо пушистыми бакенбардами, проехал
в 1845 году по Енисею. Кутаясь в шерстяное одеяло от дующего из всех щелей зимовья сквозняка, он просиживал
долгие вечера около керосиновой коптилки, рядом с крепко пахнувшими потом туземцами в засаленных,
обшарпанных парках и малицах. Приятельски хлопал их по плечам, задавал им тысячи чудных вопросов о том, как
они выговаривают слова своих языков, горячился, когда они не понимали его, потом угощал чаем и водкой, шутил
и успевал записывать целые ворохи бумажных листочков знаками фонетической транскрипции. В закопченной
полутьме зимовий слагалась у него в голове стройная система классификации урало-алтайских языков».
Борис Долгих,
советский этнограф
На одном
языке
К
Отрывок из книги Анатолия Омельчука «Манящий свет звезды Полярной»
сожалению, великие часто уходят молодыми. Финский
этнограф и лингвист Александр Матиас Кастрен не избежал
этой участи. Самоотверженный, дерзкий, неистовый
ученый, он раскрыл тайну происхождения народов Севера,
положив начало многим этнографическим исследованиям.
Венцом исследовательской деятельности Александра Кастрена стала теория саянского происхождения
угро-финских и самодийских народов.
Он первым высказал мысль о том, что
нынешние сибирские северяне-самодийцы пришли с юга, с Алтае-Саянского нагорья. Исследуя их образ жизни, религию, фольклор и язык, ученый первым
вывел малые племена Сибири из тьмы
забвения.
В своей книге «Манящий свет звезды Полярной» Анатолий Омельчук повествует о путешествии Александра
Кастрена. Только сегодня уже сам автор книги повторяет путь ученого,
исследуя громадный сибирский «материк», имя которому Человек.
СЛОВО О МОЕМ ПРОВОДНИКЕ
Хотя Балай – село трактовое и мог
бы деревенский старшина пообвыкнуться со всякими случайностями, происходящими с путниками, но на этот
раз напугало его слово «немец».
Кривоногий мужичонка – хозяин
избы, титулуемой постоялым двором, –
прибежал к старшине с выпученными,
рыбьими глазами.
— Помирает, – выдохнул он. – Немец помирает.
Старшина накинул шинелишку, считавшуюся у него символом официальности, и бросился к покосившейся, убогой
избенке. Налимий пузырь с трудом про-
пускал мутный свет августовского утра,
суетившиеся у постели больного напоминали призрачные тени. Немец лежал
на грязном одеяле, неестественно светилось белое лицо, у краешка губ пузырился кровавый ручеек. Слабая рука сжимала сырой от крови платок.
— Чахотошны