ГЛАВА 24
Каринка прочла по слогам описание заболевания, вернула Маньке листок и шмыгнула носом:
— Пойдем домой. Только этого не хватало, чтобы она здесь окочурилась!
И, подцепив под руки, они поволокли меня к подъезду. Справа чеканила шаг Каринка, слева семенила Манька, а между ними, практически на последнем издыхании, плелась я. Жизнь моя висела на волоске, живот немилосердно бурчал, пятки чесались.
— Мань,— из последних сил выдохнула я.— Чего?— Надо еще один синктом записать!— Какой?— В туалет сильно хочется.— По-большому или по-маленькому?— пропыхтела Манюня.— По обоим!— пригорюнилась я.
Спешу успокоить сердобольного читателя— автор определенно выжил. Пурдикулез папа вылечил проверенным методом— пригрозил автору уколом. Все « синктомы » как рукой сняло.
А вечером, сразу после работы, к нам заехал дядя Миша, и до поздней ночи мы праздновали его премию. И Ба по новому кругу рассказывала про кривого Бэреле. Который хоть и слыл бабником( выразительный взгляд на притихшего сына), за что и был покалечен мужем одной своей пассии и на всю жизнь остался хромоногим, но очень толковым оказался мужиком и в кондитерской Зильберманов сконструировал такой хитропродуманный агрегат, который взбивал тесто в считанные минуты:
— И дела с того дня у Зильберманов пошли в гору, а Бэреле стал ухаживать за их старшей дочерью,— рассказывала Ба.— Жаль, что они так и не поженились …
— Что, он тоже умер?— похолодели мы.
— Почему умер?— удивилась Ба.— Такое добро, как Бэреле Шац, не тонет. Укатил в Одессу, а оттуда— в Америку. Я не удивлюсь, если там он закрутил любовь с какойнибудь богатой американкой и зажил, как у бога за пазухой.
И тут Сонечка, которая все это время сидела на коленях у Ба и сосредоточенно жевала кусок докторской колбасы, вдруг разулыбалась, захлопала в ладошки и четко выговорила первое в своей жизни сложное слово.
И слово это было « хитяпйядуманный ».
ГЛАВА 24