MY WAY НОЯБРЬ
ВСТРЕЧА
59
в Венеции. – Прим. ред.), реконструкцию которой спроектировал вы-
дающийся японский архитектор Тадао Андо, увидел, что он поступил
точно так же. Вообще отношение к истории – очень важная часть совре-
менного архитектурного мышления. Если есть малейшая возможность
сохранить какое-то старое сооружение, то это надо делать.
Если говорить о дизайне выставок, что здесь может сделать архи-
тектор?
На мой взгляд, его роль очень важна. Одно дело, если вы смотрите на
картинки, развешанные по периметру в гигантском зале, и они никак
не расчленены, другое дело, когда вы ходите по отдельным залам, где
они сгруппированы в какие-то циклы, системы. Какого цвета стены,
какой высоты эти стены, как поставлен свет и т.д. – есть масса вещей,
которые решительно меняют восприятие искусства. Я думаю, что со-
временная выставка – это в известной степени спектакль. Она имеет
сценарий, временное развитие, вы погружаетесь в замысленные кем-то
пространства. Правда тут есть опасность избыточного увлечения само-
выражением архитектора, – если он становится активнее искусства.
В таких случаях архитектора, наверное, может поправить
автор? Сложно ли вам было выстраивать выставку Кабаковых
в Новой Третьяковке?
Это было и просто и сложно. Просто – оттого что какие-то габариты
конкретных пространств были заданы самими художниками. Но это
совершенно не исключало необходимости организовать все остальное.
Представьте себе гигантский пустой зал площадью 36х60 м с колонна-
ми посередине. И что там делать? С Кабаковыми была непрерывная
коммуникация. Они одобрили принципиальную схему. Вообще рабо-
тать с живым классиком – большая проблема и ответственность. Перед
этим мы делали выставку Эль Лисицкого, а еще раньше – выставку Ай-
вазовского. И они нам не мешали, так сказать. Здесь же мы все время
работали с оглядкой на мнение автора. Иногда он соглашался с нашими
образными конструкциями, иногда нет.
Готовите новую выставку?
Да, выставку Репина. Она будет в том же пространстве Новой Третьяковки.
В интерьере Арсенала
Нижегородского кремля
Вы живете на Патриарших. За последнее время это место сильно
преобразилось. Сохраняет ли оно свой исторический дух?
Сам по себе Патриарший пруд и сквер вокруг него обладают невероят-
ной потенцией. Это место трудно испортить – хотя испортить можно все.
То, что происходит сейчас, собственно, сами Патриаршие затрагивает
косвенно, в основном Малую Бронную и прилегающие переулки. Джен-
трификация Малой Бронной мне в общем симпатична. Это такое живое,
очень европейское, энергичное место, где много красивых людей.
Я сочувствую, конечно, тем, кто купил здесь дорогие квартиры и теперь
не может спать из-за того, что мимо ходят подвыпившие хипстеры.
Но в Сохо квартиры тоже дорого стоят. И надо понимать, что это часть
ваших городских радостей. Что касается благоустройства, мне кажется,
что существует некий, уже ставший клише благоустроительный код,
который распространяется повсюду и лишает место своей идентичности.
Малая Бронная становится похожа и на Камергерский, и на Пятниц-
кую... Короче говоря, я сторонник не универсализма, а индивидуализма.
Ваши любимые города с точки зрения архитектуры?
Итальянские города люблю почти все. Люблю Нью-Йорк и Рим –
в силу особых форм безумия, которые там присутствуют. В Нью-Йорке
один тип безумия, в Риме – другой. Но самый безумный город – это
Венеция. Это город, которого не может быть. И поэтому он особенно
меня волнует.