№20 «Любовь», журнал — ИМЕННО. май-июнь 2020 | Page 55

— ИСКУСНО.
Она показалась мне настолько живой!
Подростковая литература часто только
имитирует жизнь: взрослые дяди и тёти
вставляют сленг, которым, по их мнению,
пользуются современные подростки —
и это смешно. А это была никак не украшенная,
очень лаконичная и простая, живая
книжка, написанная с очень большой
душой. Я нашла автора во «ВКонтакте»,
написала ей вот такое письмо про то, что
мне очень понравилось, у меня нет денег,
но я очень хочу поставить спектакль. Даша
мне написала: «Вы не похожи на человека,
который может сделать что-то плохо,
делайте».
А чем, кроме мороки с авторскими
правами, отличается работа с классикой
от работы с живым автором?
Это страшнее. Потому что автор придёт
и посмотрит твой спектакль, вероятнее
всего. И ты чувствуешь такую ответственность:
как бы не обидеть. Мы же препарируем
этот текст, переписываем. Например,
в «Голосе» мы соединили двух персонажей
в одного и добавили этой девочке,
Яне, с анорексией, историю, которой нет
в книжке — про папу. Нам показалось,
что у неё недостаточно острый конфликт.
У неё было так мало текста, что она казалась
второстепенной, а нам этого не
хотелось.
А Дарья вам не помогала?
Не было авторского надзора?
Нет, слава Богу, это очень страшно. Мне
кажется, это как продюсерский надзор
в кино, это цензура, а любая цензура
убивает. Даша замечательная, она пришла
на третий спектакль, приехала из
Москвы. Обняла нас всех, и мы ещё два часа
разговаривали, было очень здорово.
Даша — идеальный автор: она нас не
трогала, отлично прореагировала на все
наши изменения, ещё и подружилась
с нами. И посты про нас пишет.
А работа с подростковой аудиторией как
отличается от работы со взрослыми?
Это ответственней. Взрослый человек
понимает всё на своём уровне. А подростки
сами в театр не приходят, их приводят
мамы или учительницы. Они приходят
с таким лицом… Нам нужно побороть предубеждение.
Нет ничего хуже, чем читать
мораль со сцены. У нас всё направлено
на то, чтобы не морализаторствовать
и не говорить с ними как с идиотами: нужно
делать так и так. Они всё знают, они же
не дураки!
И нет ничего лучше, чем когда ребята уходят
со спектакля — и выглядят по-другому.
Они приходили такими скучающими,
с обречённой усталостью. Потому что современные
подростки — они все в школе,
в экзаменах, их очень жалко. А их ещё
и в театр привели. И они выходят немного
другими. Не все — ну и ладно. Но даже
если один человек из сорока, которые
помещаются в наш зал, что-то чувствует
— это уже наша победа. У нас на обсуждении
со зрителями на декабрьском
спектакле были мама с дочкой лет 16-ти.
И мне казалось, что ей не нравится, потому
что она даже не пошевелилась за всё
время — сидела грустно. А потом она сказала,
что после спектакля поняла, что она
не одна такая. Это лучшие слова! И многие
родители, которые приходят, говорят,
что это для них очень полезно осознать,
что их дети — люди, которые всё чувствуют
намного острее, чем взрослые. Они же
на то и взрослые, они должны это понять и
подстроиться под ситуацию.
А что вам как режиссёру, который
обращается к подросткам, помогло
их понять?
Я сама совсем недавно была подростком.
И актёры у меня все не старше двадцати
пяти. Мне кажется, мы это понимаем
и ощущаем, потому что сами только выросли
и только поняли, насколько всё
было трудно. Прошло какое-то время,
кто-то уже сходил к психологу. И мы осознаём
ошибки — и свои, и родителей, и понимаем,
что они могли делать по-другому.
Их ошибки не делают их хуже, ведь их
тоже никто не учил.
И нам так хочется сказать этим ребятам,
которые точно ругаются дома с родителями
и думают, что их никто не понимает,
которые ждут, когда же уже они вырастут,
и это всё закончится, — что это так нормально.
Что с ними всё нормально. И родителям
хочется сказать, чтобы они поняли,
что это время уже не повторится, и оно не
обязательно должно быть таким, как принято
думать с советского времени: «ох, эти
сложные подростки!». И что можно договориться.
— И. /
55